– Люсь, ну дай мне хоть семью-то накормить, мы ж только с дачи.
– Вот уж у тебя они голодные, – фыркнула Люська. – Ладно, мать-кормилица, я им тут пирогов Юлькиных с водителем пошлю, а ты давай, чтобы мухой, да медку своего прихвати-не забудь.
– Может, ещё чего-нибудь, а, Люсь? Неудобно ведь, чего ж я так-то приеду? Ты только скажи, мы по дороге в магазин…
– С ума сошла?! Чей день рожденья-то? Ну, ты, Ритка, даёшь! Да тут и роте солдат за неделю не переесть, не то, что нам, хрупким девушкам. Лисовая уж постаралась, какой такой ещё «магазин»? Себя собирай-давай, и минут через тридцать, чтобы у подъезда как штык. Машина сорок семь-семьдесят, запомнила? Ну всё, чмоки-чмоки, ждём!
В трубке загудело. Ничего не оставалось, как только идти в ванную и собираться. Кто и когда мог бы отвертеться от «танковой Люси»? Нереально это, даже и пытаться не стоило.
Свой сороковой день рождения Люси Шатрова на этот раз отмечала в сауне, причём, исключительно в женской компании. «Девичник» обещал быть грандиозным. Приглашены были не только нынешние подруги и коллеги, но и те, с кем Люси (теперь-то уж, конечно, и не Люси, а Людмила Павловна, инструктор службы бортпроводников Свердловского объединённого авиаотряда) лет двадцать назад начинала свою лётную карьеру. Рита Мальцева, бок о бок проработавшая с Люсей в одной бригаде целых девять лет и ушедшая с лётной работы в связи с рождением сына около десяти лет назад, также оказалась в числе приглашённых. Последнее время они виделись нечасто, и всё больше по работе, встречаясь обычно в тренировочном центре, где «вездесущая Люси» приватно вела ещё и курс обслуживания авиапассажиров, а сама Рита уже лет семь числился штатным преподавателем английского языка. Там-то, в УТЦ, две недели назад, в очередной раз столкнувшись с Люсей на лестнице во время перерыва, Рита и получила приглашение на девичник, но серьёзно к нему не отнеслась, так как всё было сказано как-то мимоходом, да и близкими подругами они уже не были – жизнь давно уже развела их. Если честно сказать, то Рита просто напрочь и забыла об этом приглашении и, как и обычно, весь этот субботний день провела вместе с семьёй на даче (начало июня: прополка, будь она неладна, прополка!), но вечером «вездесущая танковая Люси» её всё же «достала». Телефон буквально разрывало, пока они с Колей и Ванечкой, вернувшись с дачи, открывали дверь своей квартиры. Жалкие Ритины попытки отказаться от встречи были тут же пресечены на корню: не помогли ни ссылки ни на усталость, ни на «голодную» семью, ни на то, что и подарок ещё не куплен. Люси и слышать ничего не хотела:
– У тебя совесть есть? Нечего нам тут динамо крутить. В кои-то веки все собрались, а ты…
– Люсь, я просто…
– Никаких «просто», подруга, едешь, и всё. Машину за тобой пришлём, собирайся уже! Даже Катька Ярцева, и та…
– Да ты что?! Катька?! Она же в Германии?!
– И не только Катька, ещё и Маша Олифиренко, – ну, помнишь же? – наша красавица, «Княжна Мэри». И Верунчик, и Светка Никонова, и Ольга Курд…
– Оля?! Ну, надо же, сто лет…
– Вот и именно, что сто лет, а ты ещё…
– Ну, всё, Люсь, всё, не ворчи уже, еду!
– Давай-давай, собирайся поживей. Медку, говорю, своего захвати.
Девичник удался на славу. Стол буквально ломился от кулинарных изысков – Юлька Лисовая, действительно, потрудилась на совесть. Бывшая бортпроводница, а теперь хозяйка этой самой сауны, она была ещё и кулинаром от бога. Поварёшкой он её, что ли, по темечку погладил? Всё, что выходило из её трудолюбивых и поразительно талантливых рук, и едой-то язык как-то не поворачивался назвать – это были абсолютные кулинарные шедевры. Она никогда и нигде не училась, но готовила так, что все новомодные зарубежные повара, заполонившие в последние годы свердловские рестораны, будь это какой-нибудь кулинарный конкурс, были бы просто посрамлены и в очередь бы рвались к ней на учёбу. Руки у неё были даже больше, чем золотые. Кроме того, она обладала особым чутьём – чутьём настоящего художника, который и сам порой до конца не знает, что и как он творит, но в результате всегда получается шедевр.
Когда первая волна «ахов» и «охов» по поводу такой долгожданной встречи плавно сошла и сказаны были уже все традиционные тосты, и за именинницу, и за дружбу – особую, аэрофлотскую, и за саму «нашу общую мать-родную, гражданскую авиацию», и за Юльку – «кулинарную богиню», пошли воспоминания. Тут уж всё было: и хохот, и слёзы. Выпито к тому времени было уже немало. Говорили все разом, перебивая друг друга, дополняя, поправляя и уточняя. Вспомнили всё и всех, некоторых уже и помянули.
– Девчонки, а помните Таньку Ворожеву? Я её недавно в «Музкомедии» встретила, так вот, она…
– Это какая-такая Ворожева? Та, что с Куликовой в одной бригаде…
– Стоп-стоп, а Куликова – это у нас кто?
– Ну, ты, Верунчик, даёшь! Да Ирка же Куликова, наша знаменитость, она ж ещё двое родов на борту приняла – помнишь?
– Точно! Девочку в честь её ещё Иринкой назвали. Вспомнила! Газеты ещё про неё всё писали. Слушай, а где она теперь? Она же вроде в Афгане была?
– Была-то была, да только недолго. Завербовалась девка на свою голову, денег хотела на кооператив заработать, да только гепатит там и подцепила.
– И что?
– И ничего. После госпиталя комиссовалась, в Минск к родителям уехала, да там года через два и померла.
– Ну, ничего себе! Это что, гепатит, что ли такой тяжёлый был?
– Гепатит-то, действительно, какой-то особый был, – не зря же комиссовали, – но только не от него она померла. Рак у неё был. То ли придатки, то ли матка, точно не знаю.
– Ой, девчонки… вот ужас-то! Ей же всего лет тридцать пять-то и было!?
– Да не было ей тридцати пяти. Мы же с ней с одного года, так что где-то около тридцати трёх.
– Да… вот такая она жизнь, девчонки. И детей девка не родила, и замужем не побывала. Только и осталось, что эта девочка Ирочка.
– Ещё же мальчик был?!
– Был-то был, и, дай бог, и сейчас есть, а вот Ирки нашей уже нет. Давайте, девочки, выпьем за нашу Ирочку – светлая ей память и земля пухом.
Выпили за Иринку, помолчали.
– Да, девчонки, сколько уж лет прошло. Я с вами всего четыре года и пролетала, а всё сны вижу: то будто на рейс опаздываю, то стоянку не знаю, то номер борта…
– Это, Катрин, потому что ты рано ушла и в Германию свою укатила. Не налеталась, вот и снится теперь.
– Интересная ты какая, Свет, «не налеталась». Можно подумать у меня выбор был. Я, когда уходила, уже на третьем месяце была, да и что, Маркус мой ждать что ли бы стал? У него контракт уже кончался.
– Кать, ну и как ты там, в своей Германии-то?
– Да всё нормально, девчонки, привыкла уже. Сначала трудно, конечно, было, – языка-то не знала, да и скучала, – а потом ничего уже. Мы под Бременом сейчас живём. Дом свой. Сад большой. У Маркуса теперь своя строительная фирма. Я, естественно, не работаю. Как работать, если двое детей и дом на мне? Правда, два раза в неделю горничная приходит, да садовник ещё раз в неделю…
– Ну, ни фига себе! «Дом на мне и двое детей»! Да вы, фрау Ниссен, просто забыли, как в России бабы-то живут. Мы тут и работаем, и детей воспитываем, и дом…
– Да ладно тебе, Ольга. Что ты нашими мерками-то всё меряешь? Сравнила тоже. Где мы, а где та Европа?
– Это уж точно, девчонки, нам с вами такой жизни ещё лет сто не видать.
– А нам и тут хорошо, да ведь, девчонки? Помните анекдот про червячка? Папа, если мир так прекрасен, то чего ж мы тогда в дерьме-то всё живём? Есть такое слово, сынок – родина!
– Ой, Верунчик, ты как была анекдотчицей, так и осталась. Я вот помню, – мы тогда ещё в Хабаровске застряли, то ли техпричина, то ли погода, – так вот, в гостиницу вернулись, я в раздрае вся: у меня тогда свидание сорвалось, да ещё и зуб разболелся, а Верка меня всё веселит, анекдоты всё травит. Так все тогда ржали, что дежурная пришла и говорит: – Чо ржёте как лошади? Людям спать мешаете. Напились, небось? А от самой перегаром… и глаза мутные такие, как у тухлой рыбы – помнишь?
– Да что-то не очень. Я, Тюсь, про другое помню. Тоже в Хабаровске было.
–Ты про что это?
– Ничего себе, забыла, что ли?
– Ой, точно, мы же тогда все… ты, я, Ритка, Люся…
– Вот-вот. На посадке уже весь второй салон в дыму. На кухне пожар, то ли проводка загорелась, то ли ещё чего. Пассажиры визжат, из кресел уже рвутся, вот-вот паника начнётся. А Люська – такая вся, с улыбочкой такой: «Уважаемые пассажиры, через несколько минут наш самолёт совершит посадку в аэропорту города Хабаровск. Просим всех оставаться на своих местах. Экипаж приносит извинения за небольшие технические неполадки. Всё под контролем, товарищи. Спасибо за внимание». А Ритка с этим говнюком Томашевским на кухне всё ещё пытаются пожар потушить, да только - куда там!
– Ой, девочки, а я про это почему-то не знаю ничего. Это когда было-то?
– Ещё бы ты знала. Ты тогда уже года два в своей Германии жила.
– Ну и что? Я же приезжала потом, виделись же, что ж не рассказали-то? И потом, почему Томашевский-то говнюк? Я его хорошо помню. Вроде, нормальный парень был, правда, зануда-а…
– А чего рассказывать-то? Ну, ты Кать, даёшь! Ну, было и было, прошло ведь? А Томашевский… Сели уже. Люси с Риткой пассажиров из второго салона выпускают.
Ритка чёрная вся, руки обгорели, кожа клочьями. Мы с Тюськой первый салон еле держим – они нам там уже морды бьют. Визг кругом, орут все, а Томашевский – сука такая! – всех растолкал и по трапу надувному вниз – вжих! – и дёру от самолёта, только пятки и сверкают.
– А потом?
– А что – потом? Потом он уволился, с ним же никто из наших после такого летать не захотел. Кому такая сволочь в бригаде нужна?
– А самолёт?
– А что – самолёт? Самолёт тю-тю, сгорел как свечечка. Мы ведь когда сели уже, то и второй салон уже горел, не только кухня. Последние пассажиры на трап просто горой уже валились – как он только и выдержал? Ну, кое-кто и поломался. Были травмы, конечно, – а как же ещё? – зато все живы остались. Кстати, и Люси наша тоже тогда ногу сломала, а у Ритки то ли плечо выбито было, то ли ключица – не помню уж. Да, а где у нас Ритка-то? И Людмилы Павловны что-то не видно. Нет, девчонки, а где у нас именинница-то?
– Да ладно тебе, Вер. Они давно уже в парилку ушли, у них там какой-то важный разговор.
– Нет, какие-такие важные разговоры, Маша, когда день рождения? Нет, правда, девчонки, да? А выпить-то с кем?
– А мы тебе с Ольгой и Тюськой – не компания что ли? А Катька? Тебе, Кать, чего? Мартини? А тебе, Верунчик, как и всегда, водочки? Ну и мне тогда тоже грамм тридцать, и Оленьке. А тебе, тёзка, хватит уже! На вот, соку томатного лучше попей. А вот и наши Светка с Юлькой! Ну, и как там водичка в бассейне? О кей? А мы вот тут тоже сейчас выпьем все вместе с вами и тоже все пойдём, поплаваем, а потом и попаримся, да ведь, Верунчик? Юль, Светик, присоединяйтесь-давайте! Катька! Светка-вторая! Ольга! Кончайте курить, чертовы куклы, топор уже негде вешать! Девочки-штабисточки, – простите, забыла, как вас и зовут, – а вам-то чего налить? Сами? Ну, и лады, сами так сами. Юль, а у тебя с веничком-то хоть можно? Всё можно? Вот и ладушки. У всех налито? Ну, девочки, за нас! За самых красивых! За лучших стюардесс всего Советского Союза, да ведь, девчонки?
«Важный разговор» в парилке продолжался.
– Значит так, я прямо в понедельник с Сергеем Львовичем и поговорю, а со вторника начнёшь уже и ВЛЭК проходить. Как с «медициной» управишься, – дней десять тебе за глаза хватит, – не тяни, сразу бегом ко мне. К Корчинскому не ходи. Ни-ни, Ритка, даже не суйся. Я все зачёты сама у тебя по дружбе приму. Нет, сначала, конечно, инструкции у меня в кабинете часика так с полтора посидишь, полистаешь, документы оформим, за пропуском сходишь… ну и всё, вперёд и к звёздам, подруга. Медку мне, Рит, передай, я лицо ещё раз намажу, он, говорят, отёки хорошо снимает. Спасибо, Ритуся. Представляешь, последнее время что-то отёки под глазами появляться стали, и с чего бы это? У тебя нет? Ну да, ты ж на два года моложе. Ну да ладно. Рит, ну давай, ну соглашайся уже, ну сколько можно тебя уговаривать? Ну дурой же, Ритка, надо быть, чтобы до пенсии всего несколько месяцев не долетать. Тебе ведь и самой эта работа всегда нравилась, я же знаю, и если бы не Коленька твой преподобный, то и не ушла бы ты никогда. Он же у тебя всегда против лётной работы был, так ведь? Форму я свою тебе дам, за это даже не парься. У меня этих юбок-блузок – море. За двадцать лет, знаешь, сколько уж накопилось, вот и подберём тебе чего-нибудь, да?
– Ну не знаю я, Люся. Как-то неожиданно всё это. Подумать бы надо. Слушай, а тебе самой-то это зачем? Только лишние хлопоты. Да и Сергей Львович… почему ты решила, что он согласится?
– Здрасьте вам, а чего бы ему не согласиться-то? Он же тебя помнит. Сколько лет вместе пролетали, да и по УТЦ ты личность известная. И потом, нам же и самим это выгодно. Представляешь, летать абсолютно некому, ну, просто горим уже все. Отпуска, людей катастрофически не хватает. Последний месяц наряды закрыть – всю голову сломишь. Народ бунтует: ни выходных тебе, ни саннормы, а какая такая ещё, Рит, саннорма, если сто часов уже не предел? «Сокращёнку» снова пришлось ввести… нет, ты представляешь, когда такое было-то? Я даже, бывает, и сама в составе бригады летаю. А что делать, Рит, куда деваться-то? «Временные» пока не пришли – они ведь студенты, у них же сессия. У нас, у самих заочников штук двенадцать-пятнадцать. Нет, ты только подумай, тоже все вдруг учиться кинулись, и кому надо, и кому не надо, да ещё и весной аж пять человек по беременности списалось. Ну, прямо, бедствие какое-то…. Давай, подруга, давай уже, даже и сомневаться нечего.
– Люсь, а почему именно я? Может, кто-то из девчонок? Ольга, например, или Мэри? У неё как раз там что-то с работой…
– Господи-ты-боже-мой! Ну, а причём тут Мэри-то? Мэри-Мэри… я ж тебе предлагаю, а не Мэри. Кто у нас пенсию-то не вылетал, ты или Мэри? Нет, я бы, конечно, и их обеих с Ольгой взяла. Вот, поверишь, ни секунды бы не сомневалась, а также и Верунчика, и Тюську нашу тоже… Но ты, Рит, пойми: я ведь всего-навсего только врио, а не замдиректора всего Советского Союза. За всех просить не могу, ты ведь понимаешь? Ну, и что всё-таки скажешь?
– Ой, Люсь, ну ты просто танком опять идёшь. На работе я, конечно, договорюсь, Мишин мне всегда навстречу пойдёт, я даже не сомневаюсь. И «англичанки» наши все только рады будут лишние «часы» получить, вот только… Мы же хотели в Сочи… все вместе… к Колиной сестре… Ваньке же целый год море обещали! Даже и билеты уже на «двадцатое» забронировали.
– Ну, так и пусть себе едут на здоровье. Без тебя, конечно. Нет, а что уж тут такого-то? Коля твой – мужик ответственный, он справится, не сомневайся, Ритка, не пропадёт твой Ванечка. Да и потом, ведь не к чужим же людям они едут-то, родня ж всё-таки? Нормально всё будет, не переживай, подруга. А я тебе – вот те крест! – каждую неделю тебе Сочи «со сменой» ставить буду. Сможешь и навещать их, и проверять… нет, а ты чего смеёшься-то? Вот те крест? Я что, и правда, так и сказала? Вот именно так и сказала? Ну-у…
Шла уже четвёртая неделя, как Рита Мальцева неожиданно не только для всех окружающих, но и в первую очередь для себя самой, снова стала бортпроводницей. Вопрос её восстановления на лётную работу (не без протекции Люси, естественно) решился на удивление просто. Муж Коля, вопреки всем опасениям, также не стал возражать против «вполне разумного решения» жены заработать наконец-то льготную лётную пенсию и, как и планировалось ранее, вместе с сыном Ванечкой благополучно отбыл на отдых в Сочи. Первым же своим рейсом Рита сама их туда и увезла и даже успела уже один раз навестить с проверкой – Люси и тут держала своё слово.
На этот раз в Благовещенск они полетели уже вместе – на период лета исполняющая обязанности замначальника службы инструктор Шатрова, наконец-то, нашла возможность хотя бы раз слетать вместе с подругой. Официальным поводом послужило введение в строй нового бригадира, обаятельной и шустрой девчушки Анечки Строевой. Кроме того, запланирован был совместный отдых на Амуре, а также и непременное посещение широко известного на весь Советский Союз благовещенского китайского рынка (предприимчивые китайцы со своим «дефиситом» до Урала ещё не добрались, а Ванечка давно мечтал о практически недоступных, а потому и сверхдорогих в Свердловске трансформерах).
Рейс оказался тяжёлым. И без того поздний, длительный, с промежуточной посадкой в Абакане, он час за часом откладывался. Вылетели уже только глубокой ночью, с опозданием на целых пять часов. Затянувшееся ожидание и изнуряющая духота аэровокзального накопителя сделали своё чёрное дело: донельзя измученные уже пассажиры были раздражены до предела и весь рейс бесконечно капризничали, требуя постоянного внимания. Загрузка была полной. Несмотря на ночь, практически никто не спал. Помимо этого, на борту оказалось много детей, что также существенно добавляло хлопот. Сигнал кнопки вызова бортпроводника, казалось, не замолкал ни на минуту. Немного передохнуть удалось уже только лишь на посадке. Упасть в кресло и впервые за долгие десять часов бесконечной круговерти, наконец-то, расслабиться и хотя бы минут на двадцать вытянуть гудящие ноги – было сказочным, ну, просто невероятным блаженством.
Благовещенск встретил почти сорокаградусной июльской жарой, удушливым пыльным ветром, а также и полнейшим отсутствием мест в доверху переполненном профилактории аэропорта. Пришлось ехать на расселение в центр, в небезызвестную всему Аэрофлоту гостиницу «Амур». Добирались общественным транспортом, с пересадками, невыносимо долго и муторно (служебного автобуса в этот день тоже вдруг почему-то не оказалось). В гостинице быстренько разбежались по номерам, второпях приняли душ и уже через полчаса всем экипажем буквально рванули на рынок, – времени на отдых не было совершенно, – он, как и обычно все эти годы, закрывался всё так же в шесть часов. С рынка уже просто еле притащились (бессонная ночь, жара, да ещё и неподъёмно тяжёлые сумки) и, обессиленные, тут же рухнули на такие притягательные, бесконечно скрипучие, но такие восхитительно прохладные казённые кровати. Ужин в гостиничном ресторане, естественно, проспали. Пришлось довольствоваться только лишь «супчиком» из бульонных кубиков, приправленным свежей зеленью, да ещё традиционно российскими бутербродами с докторской колбасой и плавленым сыром – всё это было предусмотрительно «прикуплено» по пути с рынка. Забытый хлеб всё же выпросили у несговорчивых посудомоек давно закрывшегося уже ресторана. Несмотря на позднее время, после ужина всем экипажем прогулялись по набережной Амура, подышали свежим ночным воздухом и снова спать… спать…спать…
Утро следующего дня не предвещало ничего плохого. Что может случиться в целом мире, когда на безукоризненно синем небе сияет тёплое раннее солнце, а прозрачный утренний воздух, как и когда-то в детстве, так радостно чист и свеж?

Неприятности начались уже только в аэропорту. Сразу же после прохождения предполетного медосмотра выяснилось, что улететь домой сегодня никак не получится – нет авиационного топлива. Со вчерашнего вечера задерживались абсолютно все рейсы, стояла даже сама привилегированная «Москва».
– Людмила Павловна, и что теперь делать-то будем? У нас даже денег-то на гостиницу ни у кого уж не осталось.
– Спокойно, девочки, спокойно, только без паники. Сейчас Виктор Васильевич из «штурманской» вернётся, и что-нибудь придумаем.
– Людмилочка Павловна, а можно мы пока с Ленкой и Танькой за водичкой быстренько сбегаем? Так пить уже хочется, тут же недалеко…
– Идите, девочки, но только, смотри у меня, Аня, чтобы мухой. Пять минут и сразу же все бегом назад – слышишь? Учти: Васильич ждать не любит. Да, и нам ещё с Маргаритой Михайловной тоже тогда пару бутылочек минералочки прихватите. Но только, смотрите, девочки, чтобы холодная была и без газа, поняли?
– Да, Людмилочка Павловна, мы поняли, мы мигом, мы только водички…
– Да иди уже, иди, Лиса Патрикеевна, знаю я эту вашу «водичку». Нет, ты посмотри, Рита, только пятки и сверкают, за сигаретами чертовки побежали.
– Да ладно тебе, Люся, мы же тоже такие были. Покурят девчонки и бросят. Ты лучше скажи: что теперь? Это надолго?
– А что – теперь? Теперь уже ничего. Сиди-кури бамбук, подруга. В прошлом месяце девчонки наши аж на целую неделю тут застряли, ты представляешь? Тоже горючки всё не было. Ничего, Ритусь, сейчас в гостиницу вернёмся, пообедаем все вместе и сразу же на пляж.
– Люсь, а деньги?
– А что – деньги? Деньги телеграфом из отряда перешлют, Васильич за этим же и пошёл. А вот, кстати, и он сам. Виктор Васильич, ну что, едем уже или ещё ждём?
– Ну, кто-то может быть и едет, а мы вот с Риточкой полетим, да Риточка?
– Не поняла, Васильич, это как это «полетим»?
– Всё, девчонки, танцуйте, нас уже заправляют. Часа через полтора-два, думаю, вылетим.
– Виктор Васильевич, Вы шутите, что ли? Откуда керосин-то, все же стоят?
– Какие шутки, Людмила Павловна? Да нет, девчонки, повезло нам. Керосинчик вояки подогнали. С нами тут генерал один летит, – ему в Пермь срочно надо, – ну вот, он по своим каналам и расстарался. Давайте, девочки, давайте, все живенько на борт – регистрацию вот-вот объявят. Да смотрите у меня, что б генерала этого по полной программе мне обслужили.
– Васильич?! Да мы… да всё, что захочет! Да мы пылинки с него сдувать будем, да он у нас как самый развипистый VIP полетит! Не сомневайтесь, товарищ командир, всё по высшему разряду будет, Вы же нас знаете?
– Знаю, Люсенька, знаю… эх, и куда только мои глаза лет двадцать назад смот-рели? Такую девчонку пропустил! Людмила Павловна, может, того… наверстаем?
– Ага, щас, вот только брови выщиплю. Нет уж, Витюша, «умерла, так умерла», даже и не мечтай. А двадцать лет назад… ты же у нас такой котище был, что я бы и близко к тебе не подошла.
– Наговариваете Вы на меня, Людмила Павловна, ох, и наговариваете! Даже перед Риточкой как-то неудобно – что она обо мне подумает?
– А что ей думать-то? Будто она сама тебя не знает. Всё, всё, Васильич, кончай эти свои песни. Вон девчонки мои уже идут, могут услышать. Нечего мне тут молодняк портить.
– Их испортишь… да они сами, кого хочешь, испортят. А вообще-то, Люсенька, я бы попортил, ох, я б ещё и попортил! Только, знаешь, Людмила Павловна, укатали сивку крутые горки, поубавилась силушка молодецкая, позатупилась сабелька вострая…
– Сказочник, блин… Казанова хренов. Пошли уже давай. Девчонки, догоняйте!
Заправились быстро. Приняли «кухню». С посадкой тоже не было особых проблем, правда, минут сорок искали двух подвыпивших пассажиров – золотоискателей с Алдана. Оказалось, что те, пройдя регистрацию, решили продолжить «банкет» по поводу очередного отпуска и накрепко подзависли в местном аэропортовском баре. Там их и нашли.
Для генерала, как для VIP-персоны, освободили весь шестнадцатый ряд – обещали же спецобслуживание! Кстати, оказался совсем и не самодовольный надутый «пузан», как предполагали, а вполне даже симпатичный «дядечка» – высокий, стройный и очень корректный. Словом, красавец-мужчина и настоящий генерал. Наконец, взлетели.
На «кухне» кипела привычная работа, бригада готовилась кормить экипаж.
– Так, девочки, быстренько меняемся, – руководила процессом как и всегда неугомонная Люся. – Таня, срочно два кофе – Маргарита Михайловна сейчас к генералу пойдёт. А ты, Аня, давай, вставай на её место, да смотри не перепутай: Васильич белое мясо любит, а остальным «ножки». Да как ты перец-то режешь? Господи-ты-боже-мой! Ну, ничего не умеют! Дай сюда нож! Вот, смотри: мелконько-мелконько надо, это же для бульона, а не в салат, поняла? Ну вот, другое ж дело! Умница ты моя. Да, девочки, а водички-то в сотейник не забыли налить? Молодцы-девчонки, хоть это-то помните, а то, как мужикам без первого-то?
– Люся, ну зачем ты всё сама да сама, давай уж лучше я девчонкам помогу, а ты к генералу пойдёшь. Ты же хотела с ним по поводу Олега своего поговорить?
– Всё, уже поговорила. Он нам, Риточка, не помощник. Он этот… как его… ракетчик что ли, а Олежка у нас в ВВС, так что с переводом ничего не выйдет. Иди, давай, Рита, иди уже. У него там какие-то вопросы к нам появились, вот и выяснишь.
– Товарищ генерал, Ваш кофе, пожалуйста. Может, ещё что-нибудь?
–Спасибо, Рита. Вас ведь Ритой зовут? Ну, вот видите, я не ошибся. Присаживайтесь, Рита, вместе кофе попьём.
– Спасибо, товарищ генерал, но я…
– Зовите меня Александр Алексеевич, договорились? Садитесь-садитесь, Рита, что ж я в одиночестве кофе буду пить? Это даже как-то странно по крайней мере. Подруга Ваша ко мне совсем интерес потеряла. Я абсолютно один, – вы же меня изолировали? – поговорить не с кем, кроме того, мне ваша помощь потребуется.
– Хорошо, Александр Алексеевич, я с удовольствием посижу с Вами. Чем ещё мы можем быть Вам полезны?
– Ну, Вы прямо с места в карьер, Риточка. Ничего, что я Вас так называю? Ну, хорошо, сам вижу, что не нравится, значит… просто Рита. Итак, Рита, и чего мы ждём? Кофе давно стынет.
– Спасибо, Александр Алексеевич, но я на работе, и нам не положено…
– Да? А вот мы сейчас и спросим… кстати, а вот и она сама. Так как зовут Вашу подругу, Рита? Людмила Павловна? Людмила Павловна, будьте так любезны, подойдите к нам, пожалуйста. Людмила Павловна, ничего, что мы с вашей Риточкой вместе кофе попьём, Вы же не против? Спасибо, Людмила Павловна. Да, и ещё, Людмила Павловна. Вы мне, помнится, спецобслуживание обещали, так ведь? Ну вот, значит так: я вашу Риточку за собой оставляю, договорились? Спасибо, Людмила Павловна, Вы просто невероятно любезны. Итак, Рита, мы с Вами на вполне законных теперь основаниях можем пить кофе и болтать сколько душе угодно. Вы теперь моя, по крайней мере, на несколько часов. Нет, Вы не подумайте, я совсем не собираюсь за Вами волочиться… а почему Вы смеётесь? Я, по-моему, не сказал ничего смешного. Нет, если Вы опасаетесь…
– Александр Алексеевич, я совсем не боюсь, что Вы станете за мной волочиться, я даже уверена, что не станете, но… просто Вы так напористы…
– Да? А что Вы хотите, Рита, я же военный. Кстати, а как Вы относитесь к военным?
– Странный вопрос. Я даже и не знаю, что Вам ответить.
– Ага, я так и знал. Вы просто не хотите говорить правду, а лгать Вы не привыкли, я угадал?
– Ну… может быть, и так. Нет, постойте, я что-то не то сказала, просто у меня…
– Да то, то Вы сказали! И не отпирайтесь, Рита, Вы же думаете, что у всех военных… ну, смелее, смелее, Рита, продолжайте!
– Ах, так, Вы меня провоцируете. Ну, тогда получайте, генерал: у всех военных одна извилина, да и та от фуражки – Вы же это хотели услышать?
– А что, есть другой вариант?
– Александр Алексеевич, у нас с Вами какой-то странный разговор получается, мне, наверное, лучше уйти.
– Ну, вот Вы и обиделись, а зря, Рита. Поверьте, я совсем не хотел Вас обидеть, просто я…
– Александр Алексеевич, Вы совсем не обязаны оправдываться, и я совсем не обиделась, поэтому давайте…
– Давайте! Только что, Рита?
– Так, генерал. Похоже, Вы меня снова поймать пытаетесь? 
– Честно? Хотелось бы. Но я же обещал, что не буду за Вами волочиться.
– Вот и держите своё слово.
– А я и держу.
– Вот и держите.
– А я и держу.
– Александр Алексеевич, ну это уже просто глупо, мы как будто играем в какую-то дурацкую игру.
– А почему бы нам и не подурачиться, а, Рита? Времени у нас с Вами много. Настроение просто отличное. Мы, несмотря ни на что, всё же летим.
– Да, благодаря Вам.
– Ну, уж меня-то благодарить Вам совсем и не за что – я же для себя старался. Понимаете, Рита, сегодня в двадцать один сорок у меня поезд на Пермь – как Вы думаете, мы всё же успеем?
– Конечно успеем, Александр Алексеевич, должны успеть. Экипаж в полёте, я думаю, минут двадцать-двадцать пять точно нагонит. Где-то в полвосьмого уже сядем. Ба-гаж Ваш мы сразу же под самолётом Вам и отдадим. Кстати, дайте-ка мне Вашу бирку! Экипажным автобусом с поля Вас быстренько вывезем и, если на такси, то минут за двадцать пять, ну, максимум тридцать, Вы уже точно на ж. д. вокзале окажетесь. Успеете даже ещё и кофе попить.
– Ну, уж кофе-то я там теперь уж точно пить не стану – мне же не с кем будет, да, Рита?
– Александр Алексеевич, ну зачем Вы опять?
– Всё-всё, уже молчу. Хотя молчать мне сегодня ну, совершенно не хочется. Знаете, Рита, я ведь всего только три месяца как генерал. Вот, наконец-то, выпросил у начальства отпуск и еду теперь к отцу. У нас с ним уже традиция: как только новое звание, я при всём параде сразу к нему – старику приятно, представляете, Рита, все соседи поздравить приходят, на улице праздник, вся наша Большая Соснова сбегается.
– Так Вы из Большой Сосновы!?
– А что, Вы тоже там бывали?
– Только проездом. В детстве, когда с отцом на его родину ездили. Знаете, там раньше ещё такая деревня была, Черепаны, – Вы должны знать, это Сосновскиий район, – так вот, мой отец оттуда.
– Так, Рита, теперь мне понятно, где мы могли встречаться.
– Ну, уж это вряд ли, Александр Алексеевич. Я же всего только раз в жизни там и была, да и то в детстве.
– И, тем не менее, мы встречались, Рита, Вы просто забыли об этом.
– Как я могла забыть то, чего никогда не было?
– Было, Рита, было, и, если хотите, я Вам это сейчас докажу.
– Ну, что ж, попробуйте, генерал, только я уверена…
– Итак, Рита, начнём. Было лето, Вам было семнадцать, и Вы тогда были рыжая. Вы ведь не станете отрицать, что от природы Вы рыжая? Ну, вот видите, я же прав. Мне продолжать?
– Продолжайте, генерал, мне кажется, я начинаю понимать.
– Я так и думал. Итак, Рита, продолжим. Вы были рыжая, Вам было семнадцать и в то лето Вы гостили у своего деда. Кажется, он был пасечником, да, Рита?
– Да, но только это был не дед, а прадед.
– Ну, хорошо, пусть будет прадед, и звали его…
– Никанор. Нет, лучше уж Никодим. Пусть лучше будет Никодим, да, Александр Алексеевич?
– Ну, вот видите, Рита, оказывается, Вы уже тоже кое-что вспомнили.
– Да, кажется, было что-то такое…
– Мы встретились… не смейтесь, Рита.
– На лугу. Был дождь, и это было под Коломной. Вы тогда ещё были такой смешной, Вы были босиком…
– Под Коломной? Странно, Рита. А почему всё же именно под Коломной?
– Под Коломной, потому что под Коломной, генерал. А Вы разве сами не помните? Вы же тогда ещё приехали из Москвы. Вы там учились на каких-то там военных курсах, – я точно не помню, как это правильно тогда называлось, – так вот… было воскресенье, и Вы… Стоп-стоп, генерал. Так уже нечестно, Тучков, теперь уже Ваша очередь.
– Тучков? Странно… Рита, а почему всё же Тучков?
– Потому что… ну, во-первых, потому что Вы же Александр Алексеевич, так ведь? А во-вторых…
– Стойте, Рита, стойте, кажется, я вспомнил! Вы же тогда ещё были Маргаритой Нарышкиной, я угадал?
– Да нет же, генерал. Зачем Вы меня всё время путаете? Я никогда не была Маргаритой Нарышкиной, и уж Вашей женой я тем более не была, я всегда была просто Ритой.
– И в Коломне тоже, так ведь?
– В Коломне я что-то не помню… но вполне может быть, что и так. А Вы что помните?
– А я… я помню, как мы пили чай с мёдом на пасеке у Вашего деда, – мы же тогда насквозь промокли, да, Рита? – чай был мятный и очень горячий, а Вы…
– А я просто умирала от смеха, потому что Вы ужасно тогда боялись пчёл, а они всё время, как назло, почему-то именно к Вам садились на кружку, помните?
– Да, именно так всё и было… Рита, а что было потом?
– А потом уже ничего не было, генерал. Потом Вы уехали и уже не вернулись.
– Ну почему уж так жестоко-то, а, Рита? Я же должен был вернуться? Я что…
– Нет-нет, в тот раз всё обошлось, но Вы же вернулись уже только через пять лет, а меня там и не было.
– Теперь Вы меня путаете, Рита.
– Ничего я не путаю, генерал. Вы просто забыли, какое тогда было число.
– Ах, вот оно что? Теперь понятно. Двадцать второе… война, да, Рита? Но почему через пять лет… Вы же сказали, что через пять лет…
– Со мной всё тоже было нормально, Александр Алексеевич, просто наш Никодим… ну, продолжайте, продолжайте, генерал, Ваша очередь.
– Нет, Вы всё-таки жестокая женщина, Рита. Ну, зачем уж так-то? За что Вы угробили нашего ни в чём не повинного Никодима? Чем уж Вам бедный старик-то так досадил?
– Абсолютно ничем. Просто Вы забыли, сколько ему было лет.
– Вот так вот, да? Ну, хорошо… хорошо, Рита, допустим, всё так и было. Но Вы же сами могли меня найти, так ведь?
– А вот это уже нет, генерал. Сами подумайте: как я могла Вас найти? У нас же был всего один только день. Я ж тогда даже фамилии Вашей ещё не знала.
– Постойте, а откуда ж тогда Тучков?
– А Тучков… Тучков, по-видимому, из другой оперы, генерал.
– А что, между нами было ещё что-то?
– А почему бы и нет? Была же Коломна?
– Коломна-то была, а вот что ещё, Рита?
– Александр Алексеевич, ну, может быть, хватит уже? Давайте-ка я Вас лучше обедом накормлю. Вы какое мясо предпочитаете? Белое, или может быть…
– Так, Маргарита Михайловна, Вы, похоже, от меня избавиться вознамерились?
– Совсем нет, генерал, просто уже обед… так, а откуда Вы знаете, что я Михайловна?
– А кто же Вы тогда? Если уж я Тучков, то Вы… продолжайте, продолжайте, Рита.
– Александр Алексеевич, а как же обед?
– Ну, какой такой ещё обед, а, Рита? Меня же сегодня целую ночь всем штабом провожали, – представляете? – я теперь не то чтобы есть, я даже и смотреть-то на еду не могу.
– Тогда кофе, да Александр Алексеевич?
– Нет уж, спасибо, Маргарита Михайловна, давайте-ка мы лучше продолжим нашу с Вами беседу. У нас же сегодня спецобслуживание, – так, ведь? – так что уж будьте добры, Маргарита Михайловна.
– Ага, теперь вот так вот, да, генерал? Решили всё же воспользоваться своим привилегированным положением?
– А почему бы и нет? Ведь должен же я Вас как-то удержать.
– А зачем Вам меня удерживать, Александр Алексеевич? Я и сама останусь.
– Поразительно, Рита, Вы даже и не кокетничаете.
– А с чего бы я стала с Вами кокетничать? Мы же взрослые люди, тем более, давно знакомы. Вы же сами говорили, что знаете меня.
– Конечно, знаю, Рита. И даже больше, чем Вы полагаете. Я даже знаю, например, что Вы любите Пастернака.
– Ну, вот уж удивили, кто сейчас не любит Пастернака?
– Нет, Вы меня не так поняли, я даже знаю Ваше любимое – хотите, докажу?
– А вот это уже интересно. Ну, что ж, попробуйте.
– Февраль… достать чернил и плакать… ну, продолжайте, продолжайте, Рита, Вы же знаете.
– Писать о феврале навзрыд… постойте, но это уже просто мистика какая-то получается.
– Это не мистика, Рита, это Коломна.
– Коломна? Ах, вот оно что? Так… а что ещё Вы помните о Коломне?
– Я помню ливень и то, как мы с Вами прятались от него в каком-то сарае. Вы стояли в проёме, – Вы ведь тогда боялись войти внутрь, да, Рита? – а я у Вас за спиной, и мне тогда ужасно хотелось…
– Я знаю, чего Вам хотелось.
– Да-да, Рита, прикоснуться к Вашим волосам. У Вас там на шее, справа, – ну, Вы же знаете, – прядка такая ещё светлая есть, она всегда вьётся, так вот… с неё капала тогда вода, и я…
– Александр Алексеевич…
– Что, Рита?
– Александр Алексеевич, давайте лучше остановимся.
– А почему, Рита? Я что, напугал Вас?
– Нет, но есть вещи, генерал, которые лучше не трогать.
– Так… «если долго смотреть в глаза бездне» … да, Рита?
– Конечно, «она сама начинает смотреть на тебя», Вы же знаете.
– Нет, Вы всё-таки удивительная женщина, Маргарита Михайловна.
– Ничуть не больше, чем Вы удивительный генерал, Александр Алексеевич.
– Рита, а Вы не расскажете мне о Тучкове?
– Как-нибудь в другой раз, да, генерал? Вот встретимся с Вами снова, лет так че-рез… Александр Алексеевич, всё, уже посадка. Табло загорелось, мне надо идти.
– Постойте-постойте, Рита, у меня к Вам просьба.
– Да, конечно, я Вас слушаю.
– Рита… я через пять дней лечу назад, у меня нет билета. Вы не смогли бы прийти и помочь мне…
– Хорошо, Александр Алексеевич, я обязательно приду. В шесть часов у касс, да?
– Да. И ещё… Рита, а Вас не смутит, если я буду как тогда, в Коломне?
– Да нисколько, Александр Алексеевич. Вы же знаете, я и сама такая.
– Тогда до встречи, да, Рита?
– Да, до встречи, генерал.
Они так и не встретились, но по-иному просто и быть не могло – с ними всегда так происходило. Ровно через пять дней Рита звонила Люсе из Сочи:
– У нас тут такой ливень, я даже не знаю, когда вылетим. Всю ночь гроза была, я из Лазаревского еле выбралась. Представляешь, на дорогах везде оползни… так мы договорились, да, Люсь? Да перестань, Люся, ну какой-такой ещё «роман»? Что за глупости? Просто я же обещала… так ты придёшь, да? Не забудь, ровно в шесть. Да, и ещё: от Ванюшки тебе привет и спасибо огромнейшее. Как это, за что? За трансформеры, конечно. Он вчера целый вечер… да подождите, товарищи, я же тоже стояла! Ну, всё, Люсь, всё, меня сейчас уже просто порвут. Тут такая очередь, я же из автомата…
Когда рейс 29 – 04 «Сочи – Свердловск» приземлился наконец-то в аэропорту «Кольцово», стояла уже глубокая ночь. У трапа Риту встречала Люся Шатрова.
– Привет, подружка! Как слеталось?
– Привет-привет… постой, а ты-то что тут делаешь?
– Как это, что? Тебя встречаю.
– Люся, а зачем? Я бы сама тебе утром персики…
– А причём тут персики-то? Ну, ты даёшь, подруга. На вот, тебе тут записка. Тут телефон и… да ты что делаешь-то?! Ну вот… порвала… ну и дура ж ты, Ритка! А вообще-то… может быть, ты и права. Ты хоть знаешь, как он явился?
– Знаю.
– Интересно… ну, и…
– Босиком и в тюбетейке, так ведь?
– Да. А ты откуда знаешь?
– Да ниоткуда, просто знаю, и всё.
– Ага, я поняла, ты меня разыгрываешь, да, Ритка? Вы договорились, так ведь? Ну, ты оказывается и штучка, Мальцева!
– А ты, можно подумать, нет, Шатрова.
– Рит… а давай, может, пойдём, посидим где-нибудь? Ну, хоть «Под шпилем»? Кофе там… коньячку грамм по тридцать?
– А давай, а вот что ли нам, хрупким девушкам, да ведь, Люся?
Самолёт генерала Третьякова в это время приближался уже к Абакану. Александр Алексеевич спал. Сегодня, как и когда-то давно, в полузабытой теперь уже юности, ему снилась всё та же забавная рыжеволосая девчонка. И ещё: почему-то благовест, весна в «Новодевичьем», Пасха, цветущая сирень и новенькие золотые эполеты. Навязчивый кровавый триллер с пылающей лавой пыльных дорог Кандагара впервые остался в другом измерении.
А в далёком Петербурге 1810 года маленькая пятнадцатилетняя княжна Маргоша Горчакова рыдала у окна в передней. Потому что её маменька только что сказала, что «негоже молоденьким барышням так пялиться на женатых мужчин», а ещё потому, что молодой генерал, красавчик Саша Тучков (их гость из Москвы и её кузен) уезжал сегодня в Финляндию. Был март. До «Бородина» оставалось два с половиной года. По тяжёлой Неве шли разбухшие грязные льдины. На одной из них сидела огромная чёрная ворона.
Эту самую ворону два года назад Рита Мальцева вновь увидела из окон Эрмитажа, но тогда она ещё не знала, откуда так хорошо помнит её.

Июль, 2010 г. Екатеринбург