Колеса разбивали лужи в мелкий туман, больше похожий на соус, суп-пюре и смузи. Казалось, ливень бьет откуда-то снизу, с автострады. Струи мутной дорожной взвеси текли вместе с рассекаемым воздухом по лобовому стеклу вверх. Полина, захваченная магией иллюзорности, закрылась на заднем сидении, закуталась в длинные густые ресницы, отгородившись от непрекращающихся споров между мужем, исполняющим роль штурмана и старшим сыном, уверенно ведущим черный внедорожник в сгущающихся сумерках.
- Поль! Яблоко достань! Ты что, спишь?
Ближе к границе облачность разорвало, и через стекло верхнего люка маятником гипнотизера закачалась звезда. От этого женщине вздремнулось, она почти реально ощутила привкус сладкого кофе на губах. Будто льется он через край белой чашки. А она пьёт, отпивает по глотку. И так сладко ей! Так сладко!...
- В Бресте часов пять простоим, не меньше! - Сделал вывод из показаний навигатора сын Юрий. – На Домачево посвободнее будет…
И повернул машину налево, да так проворно, что Полина, невольно открыла глаза. За окном резко мелькнул подсветкой, и утонул в густой черной ночи Брестский собор.
Через полчаса Лисецкие мягко уткнулись в хвост пограничной очереди.
Путешественники из машин повылезали на волю. Женщины зашуршали пакетиками, чтобы не тратить время зря и перекусить. Комары, рождающиеся где-то в пойме реки Западный Буг, невидимой в темноте, но ощутимой всею влажною парной истомой, пользовались случаем и с остервенением вцеплялись в шеи и руки.
Белорусские пограничники обыскивали тщательно, пересматривая сумки, сумочки, коробки, подарки, книги…
Искали наркотики какие-то.
Затем люди занимали свои места в автомобилях. Пересекали границу. И снова оказывались в пробке. Теперь их обыскивали поляки. Искали сигареты. Из всей смены таможенников особенно выделялся один дотошный блондин, что шерстил багажники, заставлял показывать внутренности каждого сидения...
Водители недовольно ворчали:
- Зверь! Чисто зверь!
На высоком фонаре наружного освещения удобно пристроился и не собирался улетать аист, величественно и равнодушно разглядывая суетящихся людей.
Муж Валерий шевелил желваками. На висках напряглись жилки. Он ценил работу супруги, которая пошила детские платьица, аккуратно уложенные в багажнике. А теперь там все перерыто. Смято. Потеряло эффектный вид от влажности реки.

Юрий, казавшийся самым спокойным из всех троих, улавливая пульс колонны, методично заводил, несколько метров проезжал, снова глушил мотор. И так два часа. Полина любовалась сыном. Мужем так не любовалась, как им. Юрка рано стал уклонять голову от материнской руки, гладившей русый вихрастый чуб. Но красиво себя одевать позволял. Яркую бело-голубую-синюю- клетку для двойной летней куртки она специально подбирала под его глаза. Как модельер, Полина часто экспериментировала. Здесь ворсистая Peach-skin, похожая на пушистую кожицу персика по ощущениям, сочеталась с белоснежными летними слоями Cire, содержащими пух. Третий синий цвет, пущенный на капюшон, карманы и молнии, очень легкий PU – прозрачное синее покрытие из полиуретана, защищающий от влаги, ветра, жира, пота. Ее домашним и не обязательно было знать, во что они одеты, а Поля гордилась, что цвет даже на таком вот незначительном на первый взгляд предмете, как летняя дорожная мужская ветровка, не смывался после стирки, не отслаивался, был стойким к органическим веществам, со значением 3000 и больше мм водного столба, материал считался водонепроницаемым...
А что Юрке надо? Жена за ним, как мать, заботиться не станет. Бросит в стирку – и вперед, не погладив, как следует!
Муж не любил клетку. И от двойных курток всегда отказывался. Но работа в духовом оркестре требовала особенного подхода к имиджу. Поэтому, забыв о фантазиях, Полина рядила его во все белое, включая обувь. Каждый день муж сам находил белоснежные рубашки, и так привык к порядку, что не мыслил себя без этих простых правил. С годами добавилась еще одна деталь – цветные шарфики на горло вместо галстуков. Валерий часто простужался. Шарфики служили защитою лимфоузлов. И жена освоила бесконечное число элегантных способов повязывания этих самых мужских шарфиков.
Очередь продвигалась издевательски медленно.
- Обменяла бы ночь сна на несколько лет жизни! – призналась Полина, стирая со щеки дорожную пыль.
Последние месяцы напряженной работы в ателье, гонка с высокооплачиваемым заказом, проблемы с дочерью, что живет теперь в Польше, сложные переговоры и не кончающийся день… - все это доводило резервы организма до предела.
И вот, наконец, три крайние машины сравнялись с пограничным постом. Несколько неторопливых мужчин в формах цвета хаки и нашивках «Страж границы» в сопровождении собаки, начали проверку документов.
Тот блондин казался не то чтобы злым, но каким-то чрезмерно добросовестным, даже строгим. Наверное, по званию, он был самым старшим. В его безупречной выправке угадывался военный. Непонятно сколько ему было лет. Стройный, как юноша. Светлый. Сосредоточенный. Брови у переносицы сердито сдвинуты.
- Идёт к нам! – буркнул Валерий, предчувствуя новый совершенно ненужный осмотр.
Но серый взгляд стража границы, осмотревшего в салоне лицо Полины, как-то странно замер, точно у запросившего пощады грешника перед иконой Богородицы.
- Ваши документы, - неуловимо изменившимся голосом, но чисто по-русски произнёс поляк. Глаза сделались синее синих аквамаринов.
Все трое дружно отдали паспорта. Таможенник направился к следующей машине.
Полина сразу узнала его. Только странным образом время не хотело отдавать его имя. Она откинулась на сидение, и закрыла глаза.
Ей было шестнадцать. Ему - не больше двадцати. Она возвращалась от бабушки в Москву. Он, отслужив срочную в Уральском военном округе, демобилизовался и направлялся домой во Львов. До Москвы ехали на одном поезде. У них было в распоряжении один вечер и одна ночь...
«Муж и жена будут счастливы, если у них глаза одинакового цвета!» - вспомнились его слова. Да. Он так сказал.
А еще они тогда говорили, кажется о звезде, одной звезде на два созвездия.
«Голова Андромеды – это пупок Пегаса. Представляешь? А называется Альферац!»
- Как же его звали? – одними губами прошептала Полина. - Как же его звали?
- Мечислав! – неожиданно позвал из конторки злого блондина сослуживец.
Полина улыбнулась: «Спасибо!... Да!... Мечислав. Его звали Слава!» И они целовались. Целовались всю ночь!...
Семью, ожидающую своей очереди в черном внедорожнике, пригласили к окошку для идентификации личности без задержки.
Она увидела себя не всю, а только половину, отраженную в темном стекле. Поправила фиалковый кардиган. Чуть расслабила хомут воротника шелковой блузки. Второй половиною оказался он, мужчина, внимательно изучающий ее заграничный паспорт, который позволил себе лишь на долю секунды остро и пронзительно заглянуть в глаза модницы. Его голова в отражении являлась ее пупком. Не позволив выдать волнение, губы спокойно произнесли:
- Пани Полина живёт в Москве?
- Да.
- Пан Юрэк ее сын?
- Старший.
- Есть еще младший?
- Есть дочь в Люблине. И две внучки.
Оба отдавали себе отчет, что находятся под камерами наблюдения сразу трех государств: России, Беларуси, Польши… но что было еще напряжённей - её семьи.
Мечислав поднял на женщину пронзительно-небесный взгляд. Яркий и голубой, он почти кричал. Лицо пламенно вспыхнуло каждой веснушкой:
«Я всю жизнь мечтал о внучках!»
Потом добавил, горько улыбнувшись: «Не сложилось». Он сказал это не вслух. Но она читала мысли в его вздохе, вернее – в коротком выдохе. Телепатия, соединившая их тогда в поезде, вернулась острым ощущением, точно не уходила на многие годы. Точно всё время была с ними!
Её самый лучший на свете муж и самый лучший на свете сын терпеливо стояли в очереди, не пытаясь заглядывать через плечо Полины, и не мешая допросу. Ждали, когда придет их черед.
Польский таможенник не торопился. Смерил взглядом того и другого. Оценил, как они симпатично одеты, даже головою качнул. Но это было неважно теперь, когда звезды двух их созвездий, и Альфа, и Бета и Гамма и Сигма, снова выстроились так, что позволили быть рядом. И снова не на небе, а здесь, на земле голова Андромеды уткнулась в солнечное сплетение крылатого коня…
Где-то тракторы закапывали польские яблоки. Шумели майданы. Скандировал от счастья Крым. Бурлил истеблишмент Европы, Америки, Польши, Украины, России. Кого-то бойкотировали. Кого-то банили. На кого-то накладывали санкции…
Полина нервничала, надо же, всегда на людях на каблучках, а сейчас даже не сменила туфли, когда заколдовано вышла из машины, и выглядит теперь, как «бабка в тапках». Не поправила волосы. Не накрасила губы…
А Мечислав старался не показывать сумасшедшего волнения от вида этих губ. От никуда не исчезнувшей памяти их вкуса. Были в его путанной жизни то губы терпкие рябиновые, то горькие недозрелые ежевичные, то кислые красно-смородиновые, а таких малиновых девичьих сладких больше не случилось целовать!
И ее слова, что шептала самая девчоночная на свете русская девочка в плацкартном вагоне: «Ты самый ладный, кого я видела! Самый красивый на свете! Буду идти рядом и гордиться! Буду стрелки на брюках отглаживать до самой смерти! Я»…
- У пани фамилия Лисецкая? – дивился таможенник, держа в руках ее паспорт, как раньше держал пальчики ее девичьих рук. И мурашки побежали по спине. Точно ее паспорт являлся продолжением ее тела. Души. Сердца. Светоносного потока взгляда.
- Да. У меня муж поляк.
Полина разглядывает его ресницы, затеняющие глаза. Давно-давно она с восхищением могла прикасаться к ним губами.
- Поляк? Вот как? – он открыл третий паспорт, - пан Валерий Лисецкий? Вон тот? В белых шузах? – Мечислав чуть-чуть насмешничал.
- Да так, - с достоинством ответила дама.
- Сигареты? Оружие? Наркотики везёте?
- Тряпки одни для девчонок. У меня муж не курит. - И добавила издевательски по-польски, - Золотце. Кладезь! Он у нас…
- Что-то вы на фото не похожи!...
Полина улыбнулась, наконец, чего он так добивался, показались на ее щеках ямочки. Блеснули великолепные безупречные зубы. Женщина убрала шпильку. Волосы рассыпались по плечам, только не желтыми завитками пшеницы, как в молодости, а белым хмелем. Синими васильками на снегу вспыхнули очи, голос стал шелковым, послушным и ласковым, как тогда в поезде:
- А так?
- Так лучше… - чуть сбился голос у Мечислава, кадык дрогнул, проглотивший слюну, - ограничение продуктов видели? Нарушаете? Нет?
- Трошечке (немножко), - тихонько засмеялась она, вернув обоих в свое шестнадцатилетие!
Опрокинувшее время двойное сердцебиение заставило сделать паузу и просто помолчать, переводя дух.
Он снова листал ее паспорт, не видя, что написано на страницах. Она перебирала его светлые пряди волос, мысленно прикасаясь к ним всею своею юностью. Удивительно. Так бывает. И он. И она почти не состарились. Точно время законсервировало их. Засолило или засахарило для этой встречи! Только виски немножко тронуло сединой. Трошечки.
Тогда на далеком диком перроне он, увидел девчонку, и чуть не умер! Она и бровью не повела! А потом нашел ее в плацкарте соседнего вагона, присел рядом, и до утра не уходил. До самой Москвы!...
И вдруг боль вернулась, разметав сердце, искромсав на куски. Поцелуи ее ягодами малины брал он всю ночь, как с теплого летнего куста. После двух лет службы сержант, звал, осторожно звал в свой вагон. А вдруг пойдет? Вдруг захочет большего? Не пошла. Сказала ласково, чтоб не обидеть, что ждать будет его письма, и все бросив, во Львов приедет…
И боль вернулась от ее смеха тихого. Так же вот в вагоне смеялись они тогда, чтобы трех храпящих бабуль не разбудить. Тихонько пели.
Глазами она задавала единственный вопрос: «Ты помнишь?» И он, отрывая взгляд от паспорта, отвечал ей снова и снова: «Помню»!!!, спрашивая в ответ: «А ты не забыла?»
И она опускала глаза: «Забыла! На тридцать лет забыла, чтобы от боли не умереть! И лишь сейчас, увидев, вспомнила все-все так ярко…до секунды! Как же ты не написал? Ведь я ждала!!!»
Зябко на границе. Ночь. Длинная очередь. Муж и сын, переступая с ноги на ногу, стоят за спиной. Люди топчутся у машин...
Девчонка, как кукла красивая, оставленная там, на Казанском вокзале, растворяется в воздухе и появляется вновь, обретая плоть, не кутаясь в кардиган. Жарко, наверное. Теребит воротничок, чтобы легче было дышать. Таможенник тянет с главным вопросом ей, воплотившейся той девчонке вот в эту красивую женщину: «Любила?» - так и не задав, но почувствовав ответ: «Люблю!», «Всегда?» - «Всегда!» - протягивает документы, найдя в себе силы не зажмуриться от боли:
- Следующий!
- Лисецкий Юрий?
– Да, - напрягся сын, уж как-то странно подозрительно впялил в него глаза вредный дотошливый страж границы. Юра еще молод, чтобы прочесть во взгляде таможенника: «А ведь ты мог бы быть моим сыном!».
Нарушив регламент, Мечислав выходит из конторки, дает команду товарищу:
- Pierwszy samochód przegapić! Pozostałe przeszukania! (Первую машину пропустить! Остальные на обыск!)
Семья дружно занимает места, Юрка быстро выруливает под шлагбаум, чтобы «злой блондин» не передумал.
А блондин не отводит взгляда от фиалкового видения.
В ее фигуре, голосе, взгляде, одежде – во всём – восхищает его чувство меры. Нормы. Эталона. Звезды одной даже не на два созвездия, да что уж там – на множество созвездий.
Он только сейчас понял, что привлекло его тогда, и сразило наповал – ее чувство меры.
Навигатор ведет автомобиль по ночной дороге через спящую Польшу к городу Радзынь-Подляский. Муж и сын тихо шепчутся впереди, чтобы не разбудить мать, довольные, как они ловко и быстро прошли крутого таможенника!
Полина не спит. Лежа на заднем сидении, глядит на звезду, решительно отказывающуюся покидать окошко люка. Щеки пылают: это Славка думает о ней. И о том времени, когда они расстались. Перед глазами до сих пор его стройные ноги в служебной форме без всяких стрелок, заправленной в военные мягкие берцы. Рукава закатаны на локтях. Руки загорелые. Сильно возмужавшее и ставшее немного угловатым смуглое лицо, обрамленное светлыми волосами.
Славка думает о ней. Как отъехала Полина от границы, попросил напарника о замене, отошел в сторону. Закурил.
Там, на далеком полустанке, название которого Мечислав уже не помнил, где пассажирские поезда могли прервать свой стремительный бег всего лишь на три минуты, Славку, возвращающегося со службы, привлекла девичья песня.
Высокий голосок разливался по перрону долгожданным счастьем. Два года он служил Родине честно. Боевая учеба, строевая подготовка, внутренние наряды, караулы, учения, марш-броски. Вокруг только зеленая солдатская форма, запах казармы, сапог, казенного мыла. А тут – аромат светло-русых волос! Он возвращался домой на Украину, и мечтал встретить Мечту. И Она пела теперь рядом. И в голове дембеля перевернулась вселенная!
Девчонка ладно перебирала точеными ножками по не очень ухоженному перрону. Невесомо взлетают лаковые розовые босоножечки размером с его ладонь! Белые носочки. Платьице – с иголочки. Откуда такие платьица берутся? Кто их шьет? Строго и в меру и по фигурке. И поясок на тонюсенькой талии под цвет акаций белых на том волшебном розовом платье. На щеках – румянец. Губки – что ягодки. Глаза – в полнеба!
Как поезд тронулся, сержант сказал друзьям, что увидел ту, о которой мечтал всю жизнь. Сослуживцы, конечно посмеялись. А он ушел и уже не вернулся в свой вагон.
- Срочно нужна помощь, девушка! – напористо метнулся молодой человек к ней, сидящей у окна.
- Какая? – улыбнулась Полинка, наивно поправив поясок.
- Вот прямо сейчас умираю!
- С голоду? – спросила девушка, и подвинула ему плетенку с маком.
А бабки попутчицы дружно засмеялись. Пригласили весельчака к столу. Нашлись и отварная картошка и пирожки и курочка и огурчики соленые. Проводница принесла чай.
А потом стемнело. И бабки попутчицы заснули. А молодые люди все говорили. Говорили шепотом. Говорили, сидя рядом на твердой плацкартной полке с колючим синим одеялом с двумя светлыми полосками по краю. За белыми занавесками с большими квадратными черными печатями принадлежности к железным дорогам мелькали огни полустанков. Перестукивались колеса.
Он рассказал, что получил благодарность от командования, и служил честь по чести. А теперь, отбывает со службы на гражданку, нашел свою судьбу, и не отпустит никогда. И не отдаст никому! Она рассказала, что портниха. И что готова обшить вот такими платьями весь Советский союз!!! И что готова ехать за ним хоть на край света!
Глаза в глаза смотрела без отрыва. С ума сходила от неожиданно свалившегося счастья и любви.
Поставила рядом перед собой. И серьезно заявила:
- Такого, как ты, легко и приятно обшивать! Ты - просто модель безупречная! Самый ладный, кого я видела! Самый красивый на свете! Буду шить на тебя и смотреть, как ты примеряешь новые костюмы. И новую форму и ремни! Буду идти рядом и гордиться, как на тебя все-все смотрят. А ты будешь гоголем вот так ходить. И кепочку вот так оденешь! И вся страна будет тебе завидовать, какие у тебя стрелки ровные на брюках! Знаешь, как я умею их отглаживать? С воском! Да! А еще можно с мылом хозяйственным… И паром! Под марлею.
Наверное, впервые девчонка тогда и дотронулась до парня. Ноги, точно из мрамора мускулистые, бедра узкие мужские. Стройные. Талия, как у бога, а от талии треугольник плеч. Шея стройная. Мощная. Боже мой! Какая шея! Волосы светлые чуть вьются. Ресницы и брови темные. А глаза синие. Взгляд дерзкий. Смелый. Веселый. Звездный свет в нём искрится. Скулы крутые. Зубы белые-белые. Ровные. На загорелых солдатских щеках - юношеские веснушки россыпью. Аж на вершины ушей попадают те веснушки веселые. Бывает разве такое не во сне? Наяву???
- Нет! Это я! Я! Я не дам тебе ничего шить! Я куплю тебе платье из самого лучшего! Самого белого шелка!
- Из белого?
- Только из белого! Сестры двоюродные из Польши привезут! Там бывает! Я знаю!
- Из белого ведь только свадебные платья шьют!
- Да! Я хочу видеть тебя в свадебном платье! – сказал серьезно. Поцеловал в губы, как на клятве у ксёнза. - Ведь ты моя невеста! Ты оденешь его… и пойдешь… босиком… по траве… ко мне!
В чуть-чуть приоткрытое окно в вагон залетали пушинки одуванчиков, как стаи невесомых птиц или ангелов…
Они целовались до самой Москвы, и не могли оторвать губ до изнеможения. И спать им совершенно не хотелось. А когда поезд неожиданно прибыл к перрону Казанского вокзала, вдруг спохватились. Она быстро-быстро вывела адрес на салфетке. Он поцеловал трофей, и вложил в левый карман кителя:
- Ближе к сердцу!
Полину встречал отец, при нём неудобно стало прощаться.
- Я напишу! Сразу, как приеду! Напишу! Жди!!! – крикнул уверенно Славка вослед.
Она обернулась. Отчаянно помахала…
Всё. Обрыв воспоминаний… Как чернота - без неё. Как барабан стиральной машины, отжимающий бесконечное бельё – без него…
Прошло тридцать лет. Но то, что она не получит письма от «влюбленного? сержанта», Полина поняла через два месяца. Так долго письма с Украины не идут. И она запретила себе о нем думать, чтобы не умереть. Так запретила, что вспомнила только теперь.
В её жизни не случилось белого платья. Для Валеры она стала третьей женой, они расписались без гостей и свидетелей, он предпочел вместо свадьбы поехать в свадебное путешествие.
А Славка приехал во Львов. Друзья и родственники собрались. Пили-гуляли. Немного испачкалась военная форма. Мать китель постирала. Да из кармана салфетку не вытащила, нежная бумага растворилась в кисель...
- Что вы сделали, мама? Там же был адрес моей невесты…
- Знать не судьба… - ответила та, - другую найдешь!
Но никогда он таких не встречал больше. Ни на Украине. Ни в Польше, куда семья перебралась к родственникам после Перестройки. Лица тысяч людей на границе, тысяч женщин – лишь пушинки в подушке, а она – не похожее на них затейливое золотое перышко! И сейчас, как увидел - понял, ЧтО потерял! Просто, как последняя сволочь полакомился малиной и уехал на Киевский вокзал.
Докурил сигарету. Вошел в интернет. Забил имя. Быстро нашел фото Полины Лисецкой, директора московского ателье. Попросился в друзья. Послал сообщение через бесплатное приложение:
«Поленька! Девочка моя! Хорошенькая! Я чуть не умер!»
Полина почувствовала трепет мобильника, удивленно отбила ответ:
«Опять?»
Видя, что она в зоне доступа, мгновенно сориентировался, как на военных учениях, где секунда – смерть! Главное – найти сейчас нужное слово, и выдернуть из сердца, как чеку гранаты. Начал торопливо писать:
«Мою одежду с адресом в кармане постирали. Я потерял тебя! Но клянусь! Ты – лучшее, что было в моей жизни! Одно твое слово – я приеду, прилечу, приплыву. Приползу! Только скажи! Все брошу. Я твой!!!! Помни! На наши два созвездия – одна звезда!!!»
«Да. Я помню. Голова Андромеды – это пупок Пегаса. И называется Альферац!» - повторила она, так удивившие ее в девичестве слова.
На что получила мгновенную реакцию: «Я люблю тебя! Я с ума схожу!»
Беззвучно нервно захохотала. Тогда при социализме ведь ничего не мешало найти ее. Он знал, что Полина окончила швейное ПТУ. В Москве их было не так много. И в каждом из них, хорошо, если одна-две Полины… «Любил бы – нашел!» - пришла следующая мысль, как приговор.
Тридцать лет на почтовый ее ящик приходили не письма, а счета. Счет за свет, за газ, за квартиру, за офис, за ткани, за фурнитуру, за аксессуары, за бархат, за шерсть, за бязь. И куртка сына в синюю клетку и идеально ровные стрелки на брюках мужа – это лишь следствие аккуратного отношения не к письмам – к счетам!
О белом шелке не думалось. Запрещалось думать. Табу!
И свадебные платья – тоже табу!
Валерий сцапал ее в самой молодости, изловив на взлёте. На самом взлёте.
До сей ночи Мечислав гордился изысканным пухом, что набился, как в подушку, в жизнь. Считал, что у него самая лучшая машина. Жена. Дом. Положение. Льготы за выслугу лет. Работа. Груши в саду. Но это все было от ума. Сердце билось здесь, где взбрыкивали три точечки, говоря о том, что она отвечает на его признание прямо сейчас…
Абонент печатает ответ.
Ответа ждет он.
Ее жизнь – это праздник многочисленных белых воротничков, на котором надо кому-то все время платить по счетам. Ей платить. Ей.
Мечислав, как эпидемия множился в виртуальном ее рекламном поле, подписывался на инстаграм и «твиттер», обозначился в «вайбере» и «вотсапе», проявился в мессенджере и скайпе, бомбардировал лайками «фейсбук», одноклассники, вконтакте и «майлру».
- Что же ты творишь? – прошептала Полина, - Сумасшедший!...
Мужа одевала она в белое. А себя – нет. Наверное из-за какого-то внутреннего дискомфорта.
«Прости!...» - написала она, наконец, - «…Я только во сне могу идти к тебе в белом шелковом платье…», - добавила еще «…босиком по траве»...
В ответ понеслись от него какие-то сердечки-губки-бантики…
Глубоко вздохнув, еще с минуту колеблясь, дала команду системе, в которой проявился Мечислав: «Очистить чат», «Удалить», «Блокировать», «Сделать аккаунт невидимым для данного абонента», «Запретить доступ»…
Убрала телефон в сумочку.
- Не спишь? – уловил муж боковым зрением ее движения, - Подай водички!
В машину через приоткрытое окно залетали пушинки одуванчиков, как стаи невесомых птиц или ангелов…
- Да, ма, а то что-то в горле пересохло! – попросил сын.
Она подала мужу и сыну по бутылке воды, не поднимая лица, чтобы ни тот ни другой не встревожились, сколько в глазах ее до сих пор переливается молодых звезд.

(иллюстрация автора)

Август. 2019 г. Брест