Так получилось, что в ноябре удалось посетить три музея современного искусства. В Москве – МОМА, в Санкт-Петербурге – Эрарта, в Хельсинки – Киасма.
Было невероятно интересно, хватит ли мне одного похода в музей, после которого больше не захочется видеть… Или все же в том, что называется современное искусство, есть преобразующая притягательность, и тяга к знакомству с новыми для меня художниками не исчезнет.
В Москве события крутились вокруг выставки Йоко Оно. Очень не хочется вдаваться в метафоричность ее работ. Некоторые были шокирующими, что-то отсылало к классикам реализма, что-то доставляло эстетическое удовольствие.
Я остановилась у Картины для ветра. В небольшой аннотации к работам Йоко Оно прочитала, что она старается уйти от того, что мы привыкли называть картиной. Она оставляет лишь идею картины, а дальше фантазия зрителя конструирует определенный образ согласно нескольким штрихам, автором которых и является Йоко.
Любопытно. Можно даже сказать, что Йоко Оно наглядно иллюстрирует то, о чем учил еще Платон.
«Во-первых, есть тождественная идея, нерожденная и негибнущая, ничего не воспринимающая в себя откуда бы то ни было и сама ни во что не входящая, незримая и никак иначе не ощущаемая, но отданная на попечение мысли. Во-вторых, есть нечто подобное этой идее и носящее то же имя - ощутимое, рождённое, вечно движущееся, возникающее в некоем месте и вновь из него исчезающее, и оно воспринимается посредством мнения, соединенного с ощущением. В-третьих, есть ещё один род, а именно пространство: оно вечно, не приемлет разрушения, дарует обитель всему роду, но само воспринимается вне ощущения, посредством некоего незаконного умозаключения, и поверить в него почти невозможно» (Платон, диалог Тимей).
Интересная связь времен…

Рис. 1. Йоко Оно, Картина для ветра

Вернувшись в Петербург, я решила продолжить поиски зацепок о том, что притягательно в идее современного искусства.
Если погружаться в историю искусства, то революционные скачки совершались постоянно. Ярчайшим примером могут служить судьбы художников-импрессионистов. Над ними смеялись, их работой возмущались, общественность приписывала им самые обидные прозвища, а персонажи на их картинах удостаивались даже попыток физической расправы (например, картины Мане пытались проткнуть зонтиком).
В настоящее время современных художников также преследует шквал нападок и насмешек, и самое частое «Пффф, да я тоже так могу! Что тут такого-то?»
Посмотрим, что же мы, зрители, также можем?

Рис. 2. Александр Роуман, Восход

Выставка Александра Роумана привлекла мое внимание названием: «Тело оставь на память». Художник подчеркивает, что вскоре тело станет неким атавизмом, и на его место придет тело цифровое.
Любопытно… Имеются ли у тела цифрового глаза? Кто будет смотреть и возможно ли будет видеть произведения искусства? Наверное, пока можно только размышлять, вернее, фантазировать, но ответа пока точно нет.
Следующий поход состоялся в Хельсинки. Меня надолго остановила возможность услышать шепот цветов и растений. Как же звучат огурцы, картофель, мак, пшеница? Мы знаем, как растения выглядят, как они пахнут, какие на вкус. Но даже мыслей не было о том, что у растений есть свои ритмы, звуки, голоса. Что-то на грани шизофренического вчувствования в окружающий мир… Появилась возможность услышать то, чего слышать невозможно, или к чему нет способностей.

Рис. 3 Эмигрантский сад, Лаури Айнала и Калле Хамм

Небольшая подсказка: альбом «Immigrant garden» можно послушать на Яндекс.Музыка )))
Саунд-художники изобретают новые способы для того, чтобы человек познакомился со своим телом, через музыку. Можно закрыть глаза, а еще лучше, лечь на пол и закрыть глаза. И слушать то, что слушать невозможно. Тело пробирает дрожь, музыка действует на восприятие воздуха, шума, вообще любых идей. Есть только возможность слышать то, к чему ранее доступ был закрыт. И это оставляет неизгладимый след. Прошу заметить, виртуальности в данном случае нет. Звуки взаимодействуют с настоящими органами чувств. А уж о дальнейшем ходе событий можно только догадываться!
Киасма подарила много чудачеств. Например, я познакомилась с биопоэзией нового типа. Автором «стихов» являлся чайный грибок комбуча. Меня рассмешила серьезность восприятия того, что поэтом является гриб. Вспомнились строки из Пелевина: «Мне бы похить дытелось вохо! – кротко повторил Татарский и попытался улыбнуться.» (Generation П).
В очередной раз вспоминаю слова Фрейда: «И все же произведения искусства оказывают на меня сильное воздействие... Я склонен, когда это уместно, долго пребывать перед ними и намерен понимать их по-своему, то есть постигать, почему они в первую очередь впечатлили меня. Там, где мне это не удается, например, в музыке, я почти не способен испытывать наслаждение».
Если мне удается хотя бы чуть-чуть понять, что задевает в произведении искусства, я задерживаюсь на какое-то время, размышляю в большей степени о себе, а не о том, что хотел сказать автор. Искусство любых времен дает такую возможность. Это вдохновляет на новые исследования.

Олеся Дубровских

Поделитесь с друзьями