Страшно было представить, что могло бы случиться за эту последнюю неделю. Но она терпела, терпела и ждала, стараясь не думать ни о дне рождения, ни о самой Эстелле, ни о том, что её могут купить. Она даже перестала ходить к ней. И так уже продавщицы эти смотрят на неё с подозрением: странная какая-то девчонка, всё лето ходит и ходит, а покупать – ничего не покупает. Стоит у прилавка с игрушками и молчит. Всё смотрит и смотрит, да еще и губами шевелит – сама с собой, что ли, разговаривает? Может, того, больная? Нет, в самом деле, чего уж тогда и ходить-то, чего и смотреть-то, если не берешь ничего? А может, воровка она малолетняя, вот и приглядывается, удачи воровской выжидает? Одета вроде прилично, не богато, конечно, но ничего, чистенько так. Ну и что с того? Отвернешься на секунду, а она уж тут как тут: стырит чего-нибудь, и поминай, как звали. А чего, не бывало разве? Да сколько уж раз! Вот и плати потом, за ворюг-то за этих. Какие уж тут премиальные, если, что ни месяц, то каждый раз недостача?

Они так и говорили, эти противные толстые тетки, Танька всё слышала. Но они же ничего не знали! И никто не знал, только она и, конечно, Эстеллочка. Это ведь только с виду она кукла, но на самом деле она живая. Танька сразу всё поняла, как только её увидела. И дело не в том, что у неё были закрывающиеся глаза и настоящие волосы (их даже заплетать можно!), у неё лицо было. Самое настоящее, человеческое. Рядом стояли ещё куклы, но на них Танька даже не смотрела. Нет, а чего смотреть-то? Обыкновенные пластмассовые дуры. Вот и эта, рядом с её Эстеллочкой. Тоже мне, кукла! Глаза вытаращенные, вместо лица блин какой-то. Ну, просто жаба жабой, да ещё и платье зеленое. И имя скучное, тягучее такое – Нина. Так и написано: «Кукла Нина. 4 руб. 50 коп.». Ну уж нет, ее Эстеллочка совсем другая. Она ведь как сестренка, с ней даже разговаривать можно. Танька давно уже ей рассказала и про день рождения, и про то, что скоро она её купит. И это ничего, что стоит она целых восемь рублей и еще шестьдесят копеек, но папа же обещал, что, если она закончит второй класс на одни «пятерки», то на день рождения получит то, что сама выберет. Вот она и выбрала. Она совсем даже не думала про кукол, когда в магазин шла, она и в куклы-то почти не играла, а когда Эстеллу увидела, сразу всё и поняла. Правда, сначала постараться пришлось. И она старалась, очень даже старалась, хоть и трудно было, особенно с чистописанием. Самый противный на свете предмет, и кто его только выдумал? Сидишь как дура какая-то, выписываешь, выписываешь эти буковки, и вдруг – ба-бац! – клякса! Всё, опять придётся листок выдирать. Она так и делала, но за это ей попадало, да ещё и как попадало-то! И от мамы, и от Тамары Сергеевны. Ох, и вреднючина же эта Тамара, вечно она Таньку сдаёт. Даром, что мамина подружка, а всё долбит и долбит Таньку, как будто никого другого в классе и нет. Раньше, конечно, ещё и Олежке от нее доставалось, но Ваганов теперь в Москве живёт, у него папа начальник, он какое-то «назначение» получил, вот они и переехали. Жалко конечно, он хороший был, Олежка, и никакой и не хулиган. Ну, разговаривал на уроках, ну, хохотал даже иногда, и что с того? Он же просто весёлый очень, а ещё умный. Он столько всего знает! И про динозавров, и про Рим Древний, и даже про Космос. Они ещё с садика дружили. Они даже имена новые друг другу придумали, секретные, чтобы никто не знал. Она звала его Мышонком (это потому что он черноглазый такой, а еще он маленький, меньше Таньки), а он её почему-то Лисой называл, наверное, потому что немножко рыжая. С Олежкой им хорошо было, они про всё разговаривали, вот только про бесконечность Танька так и не поняла. За эту бесконечность ей тогда и попало. Это ещё в первом классе было. Они тогда после уроков в школе остались, помогали библиотекарше книжки разбирать, а потом просто гуляли и разговаривали. Вот тогда-то он ей про бесконечность и рассказал, а ещё про звёзды. Оказывается, они разные бывают, даже карлики. Ну откуда она могла знать, сколько сейчас времени? И вообще, они же ничего плохого не делали, они, правда, в библиотеке были! Она так и сказала, когда домой пришла, но ей опять не поверили. Даже вспоминать противно, что потом было. Мама кричала, чтобы она не смела врать, а потом, когда поняла, что она опять с Олежкой была, ну просто взбесилась вся. Ремень папе швырнула и приказала немедленно выпороть «эту паршивку». Нет, если бы папа в тот раз снова не пьяненький был, он бы никогда такого не сделал, он же добрый, а тут… Танька даже не поняла, как всё получилось. Её голова почему-то оказалась зажатой между папиных ног, а голая задница… о, ужас, он же сдернул с нее штаны! Только на третьем ударе до неё дошло, как же ей больно, и тут он заорал, потому что она извернулась и укусила его за ляжку. А дальше… дальше все орали, и папа, и мама, и Танька. Они – друг на друга, а Танька - про гадов, про фашистов и про то, что она сейчас с балкона выпрыгнет. А ещё она никак не могла надеть штаны, потому что у нее руки тряслись. Папа вдруг завизжал (тоненько так: а-а-а!), голову руками обхватил и на кухню убежал, а мама сказала, чтобы она немедленно спать шла, а сама к нему пошла. Они потом долго ещё на кухне ругались, Танька всё слышала. Она не спала и всё думала: ну почему все взрослые такие, почему они не понимают, что дети - тоже люди? Разве можно бить человека за правду, да ещё, если он слабее тебя? Он же сдачи не сдаст, а это нечестно. А ещё ей обидно было, сначала за себя, а потом за папу. Ей даже жалко его стало. Она догадалась, почему бабушка говорила, что он у мамы под каблуком, и она из него верёвки вьёт. А еще бабушка говорила, что он рохля, но он не рохля, её папочка, он просто маму очень любит и во всём её слушается. А мама, наверное, его не очень, потому что всё время капризничает, а ещё потому что у неё дядя Боря есть. Но только папа про это не знает, потому что он приходит, когда папа на вахту свою уезжает. Они тогда с мамой в комнате закрываются и что-то там делают. Он противный, этот её дядя Боря, и конфеты у него противные. Они слипшиеся все и грязными тряпками воняют. Он их из карманов штанов достаёт и Таньке даёт, но она их не ест, а в помойку выбрасывает. Ей вообще не нужны его конфеты, даже если б они не вонючие были, она маме так и сказала, а мама рассердилась и стала её ругать. Они тогда здорово поссорились, и Танька сказала, что всё папе расскажет, а мама сказала, что ей же хуже будет, потому что она тогда к дяде Боре уйдёт и Таньку с собой заберёт. Но Танька ей не поверила, потому что этот дядя Боря какой-то нищеброд, у него даже квартиры нет (так бабушка говорила), а Танькина мама не дура какая-нибудь, чтобы на улице жить. Танькина мама - красавица, про это все знают, только она всегда нервная очень и поэтому папе с Танькой от неё достаётся. Особенно Таньке, она же бесправная, потому что ребёнок, а дети всегда бесправные, и взрослые этим пользуются. Они вообще странные, эти взрослые. Всё время ругаются, обманывают друг друга, детям говорят одно, а сами делают другое, и думают, что дети ничего не понимают. А дети всё видят, и им же обидно, они же такие же люди, но взрослые про это даже знать не хотят. Им только и надо, чтобы дети их слушались, а сами слушать детей не хотят, а это несправедливо. Она бабушке так и сказала, думала, что она поймёт, а бабушка на нее рассердилась и сказала, что это грех про родителей так говорить, а еще она сказала, что Танька своеносая и что её в церковь надо вести. Про своеносую Танька не поняла (ну это же глупо: а чьё носая она должна быть?), а в церковь она больше не пойдет, ей там не нравится. Там темно, со всех сторон глаза страшные смотрят, и еще там почему-то надо всё время всё целовать, и картинки эти, которые иконы, и чужому дяденьке руку, а Танька этого делать не хочет. Когда она про это сказала, бабушка еще больше рассердилась и стала её пугать, что её бог накажет. Но Танька ей не поверила: если бы бог был, он бы уж точно не стал детей наказывать (что ему, что ли делать больше нечего?), он бы плохих людей наказывал, а что-то не видно, чтобы он это делал. В общем, они с бабушкой тогда чуть не поссорились, но Танька на неё не сердится: бабушка просто старенькая очень, вот и верит во всякое, зато она добрая и Таньку всегда защищает. А ещё она всё умеет, даже крючком вязать. Она и Таньку научила. Они сначала платочки носовые вместе обвязывали, а потом приданое ее Эстеллочке шили и его тоже обвязывали. Бабушка даже нитки специальные ей купила, розовые такие, они мулине называются. Теперь у её Эстеллочки самая красивая кроватка, такой ни у кого больше нет. Ну и что, что из картонной коробки, зато как у настоящей принцессы, вся в кружавчиках и оборочках. Её Эстеллочке уж точно понравится, вот только бы поскорее её купить, а то Танька боится, что кто-нибудь увидит, какая она замечательная, и сам её купит.

Мечты сбываются, теперь она знала это точно. Её папа сдержал обещание и перед самым своим отъездом на очередную «вахту» дал ей целых десять рублей. Правда, ей пришлось напомнить ему об этом, и от этого Таньке было как-то неловко, даже как будто стыдно что ли, но она ведь ничего не выпрашивала, просто он же сам обещал, а теперь вот почему-то взял и забыл. Но это ничего, что немножечко стыдно, это она как-нибудь переживет, главное, что теперь у неё есть деньги, и она уж точно сможет купить Эстеллочку. Вот только бы ещё денёк переждать, чтобы по-честному, а там уже и девятое сентября, её день рождения.

Она всё сделала «по-честному», она всё-таки выждала этот мучительно долгий день и только девятого утром отправилась в магазин. Она сорвалась туда, как только проснулась, она даже завтракать не стала. Благо, мама была уже на работе и не могла узнать, что вчерашняя, насмерть уже посиневшая за ночь «овсянка», вопреки обещаниям, как и обычно, приземлилась прямиком за кухонное окно. (Ну, да, нехорошо конечно, но уж так, на всякий пожарный, и… вообще, не пойман – не вор!). У магазина выяснилось, что торопилась она напрасно, до открытия оставалось еще полчаса, и вот это уже было «ну, просто невыносимо!». Чтоб хоть как-то скоротать время, она для начала перечитала все листочки на «Доске объявлений», и про обмен квартир, и про «отдам котят в хорошие руки», и даже про продажу двух телевизоров и одной «всего один сезон ношеной детской мутоновой шубы». Затем, чтобы уж не мяться перед всё ещё наглухо закрытой серой железной дверью, стала наматывать вокруг магазина круги, старательно (чтобы не сбиться) отсчитывая в уме шаги. На четвертом круге она «сдалась» (нет, ну а кто бы не сдался-то?), но это уже было неважно: тяжёлые двери в «обитель детского счастья», оглушительно лязгнув, наконец, распахнулись, и она тут же ворвалась в магазин. Она зря волновалась: беды не случилось, Эстелла была на месте.

Свершилось, она наконец-то держала её в руках. Вблизи её сестричка Эстеллочка оказалась ещё лучше. Мягкие золотисто-русые волосы, лучистые голубые глаза в обрамлении черных пушистых ресниц, малиновый крошечный ротик, который хотелось тут же немедленно поцеловать – настоящая сказочная принцесса, чудо из чудес, заветная мечта любой советской девчонки, независимо от возраста. А платье-то, платье! Нежнейшая пена прозрачного белого кружева, а ещё – воздушно голубой шелк и мягкий, восхитительно синий бархат. И теперь эта прелесть, эта неземная красота принадлежит только ей, Таньке?! Всё, теперь они вместе, навсегда-навсегда-навсегда! От счастья она, наверное, совсем потеряла голову, потому что очнулась, когда поняла, что ей настойчиво суют в руки какие-то деньги. Ах, да… сдача… рубль сорок… конечно, всё поняла (потёртый бумажный рубль и четыре монетки по десять копеек каждая машинально скользнули в карман еще прошлогоднего серенького пальтеца). Что - что? Нет, коробки им с Эстеллой не надо. Какая коробка? Зачем? Нет, ну какие странные женщины, как они не понимают, что сестричек не носят в коробках, они же не куклы, они же жи-вы-е!

Четыре часа счастья пролетели незаметно. Стрелки часов подходили к двум, пора было собираться в школу. Она не могла оставить Эстеллу одну. Как?! В пустой квартире и в первый же день – разве это возможно? А вдруг что-нибудь случится? Придут эти воры, как тогда, к тёте Рае, и… ну уж нет, ни за что! Конечно, в школу не положено носить игрушки, это она знала, но… это ведь Эстелла! Вот только как пронести, чтобы незаметно? Она быстро нашла выход. «Родная речь», «Арифметика» и изрядно потрепанный «Руссиш» были надёжно запрятаны под диван. Вслед за ними туда же последовали альбом и краски. Деревянный пенал – долой! Тетрадная папка – да нафиг, можно и без неё обойтись! Дневник и тетрадки – нет, вот это уже нельзя, это она никак не объяснит. Всё, портфель наконец-то свободен. Вот только как поместить в него Эстеллу? Оказалось, не так уж и сложно, всего-то и надо было усадить её на самое дно. Правда, от этого Танькин синий портфель как-то раздулся и стал похож на большой бесформенный мяч, но это уже ничего, это же ерунда, главное, что даже голова почти не торчит. А если вот так? И ещё чуть-чуть надавить… порядок, портфель наконец-то защелкнулся! Теперь она спокойна, теперь вот только быстренько одеться и можно бежать в школу.

Господи, какой же она была наивной! Ей казалось, что она обезопасила себя и от Тамары Сергеевны, и от мамы, и от случайных воров. Ну, от воров-то уж точно, а мама и Тамара Сергеевна… ну что ж, они же свои, и если что, то всё равно ведь простят, тем более в день рождения. Вот воры, это другое дело: они - чужие, их действительно надо бояться. Эх, Танька-Танька… глупое маленькое сердечко, доверчивый, неискушенный ещё ребёнок. Да разве могла она знать, что во взрослом мире даже свои могут оказаться чужими? Это ведь только в детстве всё честно и справедливо, да и то не всегда, а уж там, за его чертой… Чёрствость, коварство, подлость, предательство – это понятия из взрослого мира, ребенок о них не ведает, да он даже и слов-то таких не знает. До поры, конечно, пока в кровь не разобьётся об острые камни того, что называется просто и ясно – «взрослая жизнь».

Да, не думала она, что всё так получится. А всё Ирка Фонарёва, соседка по парте. Танька, конечно, не раз замечала, как у Ирки стекленели глаза, когда не она, а Танька получала «пятёрку», но чтобы вот так, чтобы сдать? Такого в их классе ещё никто не делал. Да за это просто убить мало! Ладно, Ирочка, корова жирная, потом разберёмся, за всё ответишь! Но как объяснить маме, что она совсем даже не играла на уроке в куклы, это она просто руку в парту засунула, а Тамара заметила и спросила, что она всё время там делает. А Ирка (вот же гадина, подлиза несчастная!) как завопит: «Тамара Сергеевна, Тамара Сергеевна, у нее там кукла!». А Тамаре что, Тамара и рада, конечно: «Сергеева, немедленно дневник!», да ещё и Эстеллу забрала, сказала, что Танька ее дома, у мамы получит. И как ей теперь домой идти? И что теперь говорить? Ладно бы ещё бабушка в деревню свою не уехала, а так… без неё… А может, обойдётся всё-таки? За что уж особенно её ругать-то, тем более в день рождения?

Она не стала ждать Ирку после школы, она торопилась, ей надо было срочно попасть в свой двор. С Фонарихой она потом разберётся (да куда она денется-то?), а сейчас было важно другое, важно было не прокараулить, когда Тамара, как и обычно, «отведя с мамой душу под кофеёк с сигареткой», наконец-то убирается в свой соседний подъезд. Ну не могла же она допустить, чтобы они отчитывали ее вместе? Нет уж, фигушки, такой радости Танька им не доставит, с неё и одной мамы хватит. Конечно, очень уже хотелось есть (ну просто живот крючком сворачивало!), но лучше уж подождать, лучше тут, во дворе посидеть, а потом… будь что будет. Ну не убьет же её мама?

Мама, конечно, не убила, да и ругала-то не то чтобы уж очень, но от этого ей было как-то не легче. Маме совсем почему-то не понравилась её Эстелла, нет, даже и не сама Эстелла, а то, сколько она стоит. А ещё она была очень недовольна, что папа дал Таньке деньги, и что Танька не отдала сдачу. Но она же не нарочно это сделала, она же просто забыла про эту сдачу, вот так всё и получилось! Ну вот же она, эта сдача, Танька и не собиралась оставлять ее себе! В общем, всё опять вышло как-то нехорошо, вроде и не виновата она ни в чём, а всё равно получается, как будто виновата. И почему всегда так? Это же неправильно! Ладно, лучше про это вообще не думать, главное, что Эстеллочку ей наконец-то отдали, и теперь они снова вместе.

Они весь вечер провели вместе, она даже уроки не делала – мама успокоилась и разрешила. Нет, правда, а зачем сегодня-то, когда день рождения, она ведь и завтра, до школы успеет. Рассказ про сливы и мальчика, который их съел, а потом плакал, она ещё летом прочитала, по «русскому» всего одно упражнение, а по «арифме» вообще ничего не задано. Она всё успеет, у неё даже ещё и время останется, чтобы с Эстеллочкой поиграть. Конечно, они ведь соскучатся друг по другу, пока Танька в школу ходит. Прости, Эстеллочка, но завтра уже никак не получится взять тебя с собой. Ты только не скучай без меня, ладно? Я ведь быстро приду. Вот тебе мишка. Познакомься, его Клюквой зовут, потому что он красный. Он добрый такой, хоть и старенький, он тебя защищать будет. А это Слоник. Правда, из него опилки немножко сыплются, но он тоже хороший, и вы подружитесь. А с обезьянкой Джеммой я тебя завтра познакомлю. Она в маминой комнате осталась, а мы туда сейчас не пойдём, мы сейчас спать пойдём, да, Эстеллочка? Вот, ложись на кроватку, видишь, какая она у тебя красивая?

У неё не получилось сразу после уроков уйти домой. Оказалось, что уже готовились к «Октябрю», и надо было снова идти на репетицию хора. Этот хор общешкольный дурацкий она всегда терпеть не могла, но разве с Тамарой поспоришь? Пришлось опять петь и про «Ленин всегда живой», и про тропинку школьную. Хорошо ещё, что хоть про петушка этого (ну, который «погромче пой»), Тамара не вспомнила, а то бы они вообще никогда не закончили. Тамаре-то что, её ведь никто не ждёт, она же какая-то старая дева, а Танька спешит, ей же к сестричке давно пора, она же без Таньки соскучилась.

Она не сразу поняла, что произошло. Нет, что Эстеллы нет в кроватке, она увидела тут же, как только вошла в свою комнату, но… если бы воры приходили, то мама бы знала (она бы уже милицию вызвала!), а мама… она по телефону с кем-то разговаривает и даже смеётся?! Значит, не воры, значит…

И тут она увидела коробку. Серая картонная коробка с маленькой белой нашлепкой на боку – она как гроб стояла на ее письменном столе. На нашлепки чернилами было написано: «Кукла Нина. 4 руб. 50 коп.». Она не могла поверить, она не хотела верить, ведь такого просто быть не могло! А вдруг она спит, и это ей только снится? Нет, не снилось (она проверила, она даже руку себе прокусила). В коробке действительно оказалась та самая Нина, в зеленом платье, ну, которая жаба с тупым лицом. Значит, не воры?! Значит, вот так, да?! Значит…

Она не стала дожидаться, пока мама закончит говорить по телефону, она просто не могла ждать – её трясло. Она ей всё сказала. Пусть забирает эту свою разнесчастную Нинку, а Таньке она не нужна, она её всё равно на помойку выбросит! Почему?! Да потому, что она – дура! Ах, не сметь так говорить?! Тогда вообще ничего не получит?! Да и ладно, ей наплевать, ей вообще ничего и не надо! Ну и пусть «губа толще – брюхо тоньше», это она уже слышала! Ах, паршивка неблагодарная?! Выпороть?! Да пожалуйста, она не боится! Ей всё равно, только она сейчас так орать будет, что все соседи сбегутся!

Нет, ей снова не стало легче после разговора с мамой. Выпороть-то, конечно, не выпороли, но разве в этом дело? Эстеллу ей уже не вернуть, она это знала. Она даже просить об этом не будет – нельзя просить! И в магазин она больше никогда не пойдет: как ей смотреть Эстелле в глаза, что теперь говорить? Получается, что и Танька предала её? Но она же не хотела, совсем не хотела, просто… так получилось! Пусть только её сестричка попадёт к хорошей девочке… чтобы её там любили, как Танька её любит. А Танька… она вообще в куклы больше играть не будет – зачем они ей? Ты только не плачь, Эстеллочка, видишь, я же не плачу. И на маму ты тоже не обижайся, я же не обижаюсь. Она же не плохая, она совсем даже не фифа, как тетя Рая говорила, она… она просто… она как Снежная Королева. А Снежные Королевы… знаешь, Эстеллочка, они такие. Они как бесконечность, их понять невозможно. Но и они ничего не понимают, и с этим уже ничего не поделаешь.

Она действительно никогда не играла больше в куклы – они ей стали не нужны. Она стала взрослой, хоть и не знала об этом. А взрослые… а что – взрослые? У взрослых другие игрушки, и играют они совсем в другие игры.

Наталья Сорокина

Март, 2013г. Екатеринбург