Запах берегового песка растревожил отчаянную радость птиц. Они засвистели, загалдели, защебетали. Егорка, оглушенный дружным гомоном, спускался с кручи вслед за дубами – эдакими богатырскими конями, свесившими гривы до самых льдин, и скованных ими. Тела дубов цепко держались за откосы копытами- корнями сквозь ковер из лопнувших желудей и прелых листьев. Ковер этот по-царски красивый щедро был выткан еще осенью, потом свалялся от ураганных ветров, потерял форму и воздушность, утрамбовался зимними языками тяжелых снегов, которые на этом южном склоне то накапливались, то подтаивали, стекая ручейками в пойму.
Богатырские кони-дубы припадали к реке ветвями и корнями, всем своим видом показывая, как им хотелось втянуть в себя всю необъятную ширь еще спящей подо льдом могучей русской водной артерии.
Егорка присел на угретый солнцем взгорок у трех берез понаблюдать, как урчат и ухаживают за голубками сизари.
- Дед баню затопил! Айда париться! – донесся голос матери.
От громкого оклика взметнулись птицы к реке, сделали круг по-над лоскутным одеялом потемневшего ледяного поля, разбудили рыбу, вернулась обратно на берег, проворковав что-то невнятное. Вильнув громадным хвостом, поднялась из темной глубины эта красавица рыба, попробовала носом крепость льда.
Тут в середине реки что-то хрустнуло. Так, как хрустит на весеннем солнце желудь, выпуская побег могучего дуба.
Тело извивающегося змеей русла Волги вдруг дернулось, желая сбросить холодную шкуру. Раздался сильный треск и шум. Прибрежные ивы шире распахнули бело-желтые ресницы, чтобы не пропустить чего-то чрезвычайно важного.
Лед тронулся, выворачивая космы деревьев, увлекая за собою колоссальные массы прибрежного мерзлого песка вместе с дерниной, обнажая остовы крупных белых камней.
- Пошла Волга! Пошла матушка! – услышал Егорка за собою бас деда Спиридона, - париться идешь?
- А то! – подскочил Егорка. Еще раз обернулся на реку и, воодушевленный грандиозностью увиденного, подхватился за дедом в баньку.
Большую часть ребятишек своего многочисленного семейства Спиридон Елисеевич парил сам и всегда отдельно от взрослых. Сгребал граблями старческих рук, точно совком для сбора болотных ягод, всю гурьбу, не забывая мотивировать сладкоежек липовым медом да квасом на ржаных сухарях.
Со всеми внуками и правнуками дед не мог справиться, потому как их количество давно превышало число пальцев на руках и ногах. А вот над обездоленными, оставшимися без мужеской опеки, держал шефство исправно.
Безотцовщиной был в семействе Егорка. Взвоет бывало мать, да закроет рот платком. И почему уже третий год нет его отца Вячеслава, никто в деревне не знал. Письма приходили редко, никакой полезной информации для деревенских не принося. Где-то служит. Чаще шли денежные переводы. Егорка и забыл, как отец выглядит.
Спиридон жалел мальца больше всех, и незаметно для себя рука его как-то сама подкладывала лучший кусок Егорке.
Вот сегодня в предбаннике их опять собралось восемь маленьких человечков во главе с долговязым Андрейкой. Шантрапа разоблакалась быстро, без лишних капризов, и по одному, швыркая носами, растворялась за мелодичными таинственными дверями парилки.
Спиридон заходил последним, подбросив в топку пару-тройку похожих на чертей сучковатых дубовых черных корешков, чтобы жар шел медленно и мощно.
Милюзга умно рассаживалась на нижние ярусы, на верхний полок обычно отваживались залезть лишь Андрейка да Егорка.

Заранее отрезая путь к отступлению, дед предусмотрительно затворял дверь на верхний шпингалет.
Температура росла. Ребятишки терпеливо сопели. Спиридон, брызнув ковшиком водицы на каменку, и напустив белесого пара, невероятно кучерявился. Белая борода распушалась, а космы и брови точно вырастали вдвое.
Эдакий Дед Мороз, только голый, брал в каждую руку по березовому венику, и начинал гонять пар, точно махал богатырскими палицами. А под эти размахивания лились, лились-струились нескончаемые истории о Гражданской войне.
Истории заканчивались всегда одинаково:
- А на тебе! А получай! Буржуй-кровосос!
Тут березовые листья обоих веников, доставая жар сверху, обрушивали его волнами вниз на худые спины. Исполняющие роль белогвардейцев в этой игре ребятишки, начинали вопить, уворачиваться от вездесущих веников. Как всегда первым сдавался рыжий Мишка. Становился пунцовым, а волосы бронзовели, в отличие от брата, который в полосе света от крошечного оконца больше походил на белесый репей. Жары он не выдерживал, первым подскакивал к двери, и, подпрыгивая, пытался открыть шпингалет. Куда там!
К тому же дед «шибко не любил ренегатов-отступников» и никогда не упускал случая тут же протянуть слабака веником вдоль спины. Как взрослых Спиридон парил только Андрейку с Егоркой, а остальных уже, как получится.
И лишь когда самый мелкий из Юдиных Тимурка начинал пищать:
- Всё! Деда! Выпущай! Воды! – дед торжественно поворачивал окаянный шпингалет, и ребятишки мигом оказывались в помывочной, где бабы уже до краев приготовили для обливания громадную кедровую бочку с ледяной водой из Волги.
Спиридон обливал всех по очереди. Дети выдерживали процедуру закаливания до визжащей дрожи, и тут же бежали в парилку.
Дед быстро обливал себя последним, громоподобно басил:
- Эй, кто там из баб? Воды давай!
Снова звякает шпингалет. И новый пар. И новые рассказы. Только теперь о Финской, которую дед тоже прошел героем.
И странно. Ведь все это благодарными ушами уже слышано-переслышано. Но снова раздается:
- А на тебе! А получай! Раскудрит твою через коромысло! И веники опять гуляют по ребячьим телам. Теперь липовые. Распаренные в бадье цветики разлетаются победным салютом. Запах идет неземной!
Вздыхают размякшие бревна банного сруба. Плотный пар как туман. Знакомый писк Тимурки:
- Деда! Отвори шпингалет! Выпусти!
Даже Андрейка, весь уделанный добрыми шлепками и пропаренный до одури, сползает с полка и опускается на приступке у дверей, закрыв голову.
Спиридон, рассмотрев равномерный окрас тел, точно Мишкина пунцовость растворилась разом во всех, выпускает наконец голышей вперемежку с паром. Второй раз разрешено кваску хлебнуть.
- Ох! Хорошо! – встречает поток ледяной воды Егорка.
- А то! Дед знает что почем! – ухмыляется Спиридон, - Следующий! Гуртом! Гуртом вставайте! – выливает он бочку на головы ребятишек, - в парилку ать-два!
Как ни хороши рассказы о Гражданской и Финской, а Отечественная ближе по времени, и нет ни единой семьи на Волге, которая не потеряла бы родных.
Слушают ребятишки, затаив дыхание, о лютых немцах, о храбрых русских, о смекалке деда Спиридона!
И вместо воплей о спасительном отступлении к кедровой бочке, Тимурка, собрав рученьки на груди, просит:
- Еще! Дед! Еще расскажи!
- Вот как следующий раз в баню пойдешь, так и расскажу! – Обещает Спиридон, извлекая из кадки очередные «букеты».
Теперь в ход идут исключительно веники взрослые, дубовые, распространяя аромат русской мощи.
Егорка еле терпит. Кажется, он весь скоро превратится в пот.
Ему почему-то становится нестерпимо обидно за отца. Уехал он, оставив мать, Егора, Волгу… И не рассказал о службе своей, как это другие отцы делают. Вот дед Спиридон кряхтит, пыхтит, один за всех, кто не вернулся, отдувается, подымает потомство, воспитывает. А уйдет Егорка в армию, и столько подвигов совершит, прямо как дед Спиридон – не на одну баню хватит!
- Чё задумался? Водой окатить? – выводит его из оцепенения дед. Это Егорка уже на автопилоте дошел до бочки, и стоит последним в ожидании ледяного душа…
Белье чистое и белое, приготовленное каждому на лавке, всегда пахнет земляничным мылом.
Самовар уже вскипел. Но женщин не видно. Дед сам раздает ребятишкам маковые калачи. И каждому – дубовую розеточку с липовым медом!
А чай! Что это за чай! В нем угадывает Егорка листочки смородины и веточки вишни, бадан, мяту, букет разного перца, молоко.
А мёд! Что это за мед! Липовый белесо-желтый, точно сладкое весеннее солнце пролило в розетки слезы счастья!
А маковые калачи…
Егорка не пошел сразу домой, как его двоюродные и троюродные братья. Краем глаза зацепил мать, удивленно притулившуюся у забора с вроде бы отцовым письмом в руке.
- Что служивые пишуть? – опередил вопрос внука Спиридон.
- Спрашивают, жду ли, хотят вернуться.
- Ну? И? – занервничал дед, требуя быстрого решения.
- Убью паразита! Чисто убью!
- Это правильно. Убей, - тихо качнул головою дед, - Однако, не шибко. Пусть сначала крышу поправит…
Егорка весело сбегал к реке поделиться с богатырскими конями своими чудесной новостью. За ним подышать вольницей двигался Спиридон.
Рокот военного вертолета остановил обоих. На подготовленной площадке береговой поймы машина села. Из нее люди в зимнем камуфляже достали цинковый гроб. Как из-под земли подле выросла мать, прочла на гробе бирку, и осела на песок в бессловесном обмороке.
Раздался залп прощания. Всполошилась деревня. Не прошло и пяти минут, как у вертолета собралось все местное население.
«Груз 200» из Афгана готовили к погрузке в автотранспорт, военные передавали какие-то бумаги председателю, обговаривали ритуал.
- Это что? Мой отец? – перепугано вскинул глаза на Спиридона Егорка.
Дед виновато кивнул, отвернув лицо к Волге.
Мать открыла рот, и завыла, да так низко долго и больно, что вытерпеть того звука не хватило ни воде, ни земле, ни небу. Она рыдала без слез, покачиваясь, глядя на то, что нельзя было вскрывать, собранное по кускам. Стало тоскливо и холодно. Всей деревне холодно. Даже лед на сплаве остановился. Вечерним заморозком сковало большие льдины. Народ разошелся по избам, готовиться к завтрашним похоронам.
И тут Егор увидел приближающуюся с того берега точку. Он еще не понимал, что так завораживало в движениях этой черной точки через ледяное пространство. Поперек переливающейся шкуры гигантской уснувшей змеи прыгал человек.
- Славка! – закричала мать, тоже не отрывая глаз, полных надежды от приближающейся точки, - это же мой Славка! Только он так-то по льду мог! Только он! Гляди, дед Спиридон! Егорка! Это же Славка, отец твой к нам бежит. Эээх!
Минута, и она уже ступила на коварный весенний лед. Сначала осторожно, потом все увереннее побежала навстречу.
- Раскудрит твою через коромысло! – всплеснул руками Спиридон.
Он и рад бы поддержать женщину, да куда ему старому! Лишь мальчонку взял за руку, чтобы тот не увязался следом.
- Так, значит, мой папка там на льдине, а не в гробу? – на всякий случай уточнил Егор.
- Выходит ошибка случилась. На войне это сплошь и рядом, помнится в Отечественную на меня аж три раза похоронки приходили, а баба моя каждый раз не верила, и вот… - затянул дед новую историю.
Тем временем мать и отец уже встретились. Обнялись. Что-то горячо обсуждали, пока шли в обнимку к берегу. Но ни старый, ни малый не могли разобрать, что. Они удивлялись, как нагромождение льдин, едва скрепленных морозцем, держит обоих, как будто их бережет судьба!
От такого чуда, смолкли птицы. Затаились рыбы. Остановилось на горизонте заходящее солнце, одним глазком взглянуть, и не исчезало, пока сумасшедшие от счастья человечки, кажущиеся мелкими муравьями на широких льдинах стихии, не ступили на твердую землю.
- Счастливый день! - ликовал Егорка.
- Потрясающая весна! – воскликнул Славка, хватая сынишку на руки.
- Интересный год! – почесал в затылке Спиридон.
- Занятная жизнь у этих деревенских, - проводили долгим взглядом дубы удаляющиеся крепко обнявшиеся людские фигуры.
А Волга, чудом приостановившая ледоход, уже мечтала, как она, сделав полный виток с планетой Земля, снова вернется в эти места, ведь именно здесь она сегодня была счастлива.

Май 2014

(иллюстрация автора)

Поделитесь с друзьями